Отправившись по обмену в Лондон, Сюзана Павлонёва (Zuzana Pavlonova), несколько лет изучавшая китайский язык и культуру в Чехии, выяснила, что основы, на которых держится китайское общество – мяньцзы, гуаньси и сяошунь – фундаментальны, но могут подвергаться сомнениям в зависимости от обстоятельств. Это интервью на страницах Магазеты – о месте «лица» в современном китайском обществе.
О концепции мяньцзы в китайской культуре написано не одно исследование, как затрагивающие исторические предпосылки образования подобного уклада в обществе, так и противопоставляющие китайское «лицо» западному. Сюзана, жившая на самой окраине Лондона среди множества мигрантов, в том числе и китайских, подметила, что, попадая в реалии другой культуры, все мы рано или поздно осознаём наши культурные особенности. Наблюдать за процессом переоценки ценностей извне оказалось не так-то просто.
«Мне было трудно найти китайцев, прилично говорящих на путунхуа. Мало кто желал делиться подробностями и личными переживаниями. В чайнатаунах в Лондоне можно лишь купить китайской еды, мало что там действительно связано с традициями. Тем не менее, в группе по изучению китайского я нашла тех, кто захотел принять участие в моём исследовании на тему мяньцзы и прояснить некоторые тонкие моменты».
Выражение «потерять лицо» есть во многих культурах, если не во всех, но именно в Китае существует так называемый «культ лица», приводящий в замешательство неподготовленных путешественников и бизнесменов. Некоторые китайцы могут заявлять, что совершенно не заботятся о сохранении лица, при этом будут вести себя так, как того требуют негласные правила.
«Концепт мяньцзы – очень субъективный. В Китае большой акцент ставится на позицию в обществе, на выполнение предусмотренных ролей или пожеланий родственников. В Чехии понятие лица редко связано с достатком, это больше вопрос прилично/неприлично. Например, измена жене – это практически всегда потеря лица».
В Китае мяньцзы применяется ко всем аспектам жизни человека, и Сюзана считает, что китайцам, воспитанным в традиционных семьях, очень сложно найти себя в европейском понимании, обнаружить свою самость.
«Нужно вести себя так, как родители считают правильным, соответствовать принципам конфуцианства, которые не всегда пересекаются с реальной жизнью. Принцип сяошунь, сыновьей почтительности, это, несомненно, правильно, но можно было бы и лично принимать решения».
По мнению Сюзаны, мяньцзы представляет собой искусственное образование, прочно вошедшее в повседневную жизнь, связанное лишь частично с традициями и верованиями. Феномен потери лица – это, в конечном счёте, часть этики и провести чёткие границы трудно.
«Добрый христианин (в европейском понимании) тоже не перечит старшим. Родители говорят: «Ну, в общем, значит, теперь ты должен пойти и купить нам квартиру». Если вы добрый христианин, то можете ответить, что у вас сейчас нет денег, поэтому купите как заработаете, но будете очень стараться. А как китаец, который не хочет потерять лицо, вы пойдёте и возьмёте кредит или срочно что-нибудь придумаете, даже если вы на мели и покупка квартиры не входила в ваши планы на жизнь. Тут общество становится важнее, чем логика и этика».
Необходимость открываться чужой культуре, которая помимо внешних атрибутов имеет и внутреннее наполнение, часто весьма отличное от того, что мигранты привыкли наблюдать у себя дома, не всегда получается игнорировать. Принятие новых стандартов очень индивидуально и, по наблюдениям Сюзаны, занимает обычно от нескольких месяцев.
«За две недели с миропониманием эмигранта-путешественника ничего не случится, потому что он не вовлечён в новую картину мира в полной мере, он лишь пассажир. Важный, воздействующий на сознание опыт взаимодействия с новой культурой накапливается достаточно медленно, а изменения зависят от возраста, эрудиции, кругозора. Самое интересное происходит не тогда, когда юный эмигрант из Китая оказывается в западной Европе, а когда возвращается после нескольких лет обратно — в Китай».
Особенно сложно адаптироваться пожилым людям. Зачастую выбор очевиден: даже если в заведённом на родине порядке человек видит недостатки, то он всё равно продолжает вести себя так, как того ожидает общество, родственники и коллеги дома.
«Это удобно. Это ожидаемо. Это избавляет от огромного количества вопросов и, в некоторой степени, от ответственности. Из интервью с китайцами я узнала, что даже когда мои респонденты обнаруживали внутренний запрос на прояснение некоторых моментов, они не обращались к родителям за советом, потому что в обществе такие установки (культ лица) воспринимаются как само собой разумеющееся: тут нечего прояснять, потому что все так живут, и ни у кого нет вопросов».
Сюзана старалась проследить разницу в понимании мяньцзы теми китайцами, которые в Европе совсем недавно, и теми, кто здесь давно. По большей части приезжим было около 25 лет, а это именно тот возраст, когда общество уже требует поступков и активности. Все респонденты отмечали, что в новом окружении, диктующем новые условия, они легко адаптировались, забывали о своих масках или старались избегать внешних контактов.
«Поэтому китайские диаспоры в Европе такие закрытые и малообщительные. Когда приходило время возвращаться домой, мои респонденты входили в прежнее русло. А те, что оставались за границей, продолжали общаться с семьёй и друзьями как общались бы в Китае. Ведь мяньцзы – это для всех, не только для тебя. Если кто-то становится в этом плане неудачником, то вся семья терпит поражение».
«Допустим, вы потеряли работу. В европейской семье в первый же день все живо обсудят проблему, дадут советы, пожалеют или покритикуют, подбодрят, и каждый продолжит заниматься своим делом. По поступкам отцов никто не будет судить детей. В Китае же потеря работы будет трагедией для всей семьи, эту тему будут избегать и замалчивать, потому как тень неудачи ложится на всех родных и близких. Даже если у вашего китайского друга всё плохо, он будет сидеть и улыбаться, сорить деньгами, чтобы никто не подумал про его семью (включая прабабушек и прадедушек) плохо».
Наш респондент, пожелавший остаться неизвестным, рассказал, что в его традиционной китайской семье он один сын, и все родственники с нетерпением ожидают, когда же он женится и займётся семейными делами. Сын же, несмотря на зрелый возраст (30+ лет), не желает обзаводиться семьёй и копит деньги на путешествия и образование. При этом его мать не первый год удерживает у себя его документы и заставляет взять в жены девушку, которую родители давно ему выбрали, и позволяет себе регулярно избивать никудышного взрослого сына.
«Это чувствуется не только в семейной жизни, но и в повседневных ситуациях на работе и учёбе, когда есть вертикаль власти и коллеги. Руководитель не может ошибаться, в противном случае лучше просто промолчать, перетерпеть».
Психолог У Чжихун (武志红), автор нашумевшей книги «Страна больших детей» («巨婴国») отмечает, что Китай сегодня – это страна, граждане которой вроде бы выросли, но понимают мир как шестилетние дети. Они всё время полагаются на начальника или родителей, полностью зависят от их решений и участия, они не уверены в том, что такое хорошо и что такое плохо, им не знакомы понятия компромисса и долгосрочного планирования.
«Роль матери в таком обществе переоценена. Потому что матерями становятся именно эти большие дети, выросшие в тепличных условиях. Когда появляется ребёнок, отец должен отказаться от всех своих желаний и планов и работать только на то, чтобы мать и ребёнок нормально существовали в обществе, требующем всё большего благосостояния. Ребёнок – это проект, муж – ресурс, женщина – Мать. На мой взгляд, это очень опасная ситуация, которой можно очень легко манипулировать. Но в концепт мяньцзы это идеально вписывается».
Впрочем, Сюзана подчёркивает, мы не можем утверждать, что «культ лица» – это плохо или хорошо. Говоря о мяньцзы, мы можем видеть наглядный пример разницы между индивидуалистическим европейским обществом, где ты сам себе капитан, и, например, китайским коллективистским, где важно мнение большинства.
«Все люди разные, поэтому в китайском традиционном обществе, наверняка, есть свои индивидуалисты и бунтари, но по большому счёту нельзя сказать, что между нашей потерей лица и китайской есть большая разница. Все мы хотим соответствовать чьим-либо ожиданиям, подстраиваемся под семью и руководство, чтобы получить преимущества, выгоду, одобрение. В конце концов, каждый день выбирать модель поведения из множества существующих – это весьма энергозатратно и ответственно. Может лучше иметь заготовленный обществом план и не париться?»
Сюзана отмечает, что с течением времени и накоплением опыта жизни в Китае её понимание мяньцзы также меняется, но в несколько неожиданной манере.
«Иногда я разговариваю с людьми, и стараюсь, наоборот, вести себя так, как того никто не ожидает, чтобы вывести их на неожиданные реакции. Иногда меня просто игнорируют, если я говорю что-то неудобное руководству. Нередко я упорствую, чтобы пробиться через традиции, иду за стену нормальности, чтобы не быть пустым звуком, чтобы люди думали, что и кому они говорят, а не слепо следовали предписаниям и древним нормам. Реакция – это важно. Даже если реакция негативная, можно почувствовать барьеры в общении, границы дозволенного, более или менее внятно сформулировать позицию человека и свою заодно. Рамки нужны нам. Конечно, мы, лаоваи, другие, у нас нет «культа лица» и мы ничего не понимаем. Но это опасное обобщение. Нужно учиться ставить чёткие границы, чтобы понимать друг друга лучше».
Для заглавной иллюстрации использовано фото 摄影师- 蜂鸟网.
