Нынешняя пандемия коронавируса кажется исключительным явлением в современном мире, ведь вирусного заболевания, которое бы распространилось по всей планете всего за три месяца и коснулось жизни практически всех 7 млрд людей, история не знает. Сочетание продолжительного инкубационного периода и контагиозности при отсутствии симптомов((Контагиозность — это свойство инфекционных заболеваний передаваться от больных организмов здоровым.)) называют в числе основных причин стремительного распространения вируса. Но не последнюю роль сыграла и беспрецедентная мобильность населения. Если сейчас перемещение людей (и вирусов) обеспечивают самолеты, то сто лет назад главным транспортным средством для патогенов служили пароходы и железнодорожные поезда, ускорившие сообщение естественных очагов инфекций с густонаселенными городами.
В 1910 году Китайско-Восточная железная дорога в результате стечения обстоятельств способствовала распространению одного из самых вирулентных и смертельных заболеваний — легочной чумы. Эпидемия, бушевавшая на территории Северо-Востока Китая в течение семи месяцев, унесла жизни от 60 до 100 тыс. человек, нарушила вековые традиции погребения и способствовала рождению в Китае современной эпидемиологии.
Ящик Пандоры
Инфекции сопровождают человечество со времен неолитической революции (10-8 тыс. лет до н. э.). Пока человек жил в небольших группах охотников-собирателей преимущественно в саванне, он мог случайно заражаться от диких животных через укусы насекомых или потребление инфицированного мяса, но низкая плотность населения служила основой профилактики эпидемий. С развитием сельского хозяйства и с ростом численности и плотности населения возросла вероятность заражения от одомашненных и диких животных, чью среду обитания человек приспосабливал для своих сельскохозяйственных нужд.
В середине 19-го века из Китая началась третья пандемия чумы, остававшаяся активной до середины 20-го века. Вспышки чумы наблюдались в провинции Юньнань с 70-х годов 18-го века, именно когда здесь начиналась активная урбанизация региона, подкрепляемая притоком мигрантов из других провинции для работы на открываемых медных рудниках. Потребовалось около века прежде чем местные вспышки приобрели характер эпидемии, охватив сначала соседние провинции, а после и прибрежные города провинции Гуандун. В 1894 году чума разразилась в Гонконге, откуда разнеслась корабельными крысами по всему миру, чему значительно поспособствовала модернизация морского торгового сообщения и переход на суда с паровой турбиной.
Похожее сочетание факторов привело и к эпидемии чумы в Маньчжурии в 1910 году. Во-первых, богатый природными ресурсами регион был открыт для китайской миграции лишь во второй половине 19-го века, до этого поселение ханьцев на традиционно маньчжурской территории((Маньчжуры в 1644 году захватили Китай, основав последнюю династию Цин, которая просуществовала до 1912 года)) не разрешалось. Цинское правительство таким образом надеялось хоть как-то противостоять росту российского и японского влияния в регионе, а китайские мигранты из беднейших провинций пытались найти здесь лучшую жизнь и источник дохода. Во-вторых, в 1903 году Российская империя достроила Китайско-Восточную железную дорогу, южную ветку Транссибирской магистрали, проходившую через территорию Маньчжурии. Ее строительство позволяло сократить путь из Читы во Владивосток и закрепить российские интересы в приграничном регионе. Третьим же фактором стало активное присутствие человека в эндемичных по чуме районах, то есть там, где чумная палочка обитает в природе.
Суслик, ****, заразный
Первые сведения о чумоподобном заболевании в Забайкалье относятся в 60-м годам 19-го века. Как правило, вспышки наблюдались осенью, но они не становились масштабными из-за низкой плотности проживания переселенцев. Местное население бурятов и монголов давно знало о болезни и ее источнике – сибирском сурке или тарбагане, добыча которого была их традиционным промыслом.
Охота на тарбагана регулировалась правилами и обычаями, которые и помогали избегать опасной инфекции. Так, сезон охоты ограничивался полутора месяцами весной и осенью; ловили только активных зверьков на открытом пространстве, так как вялость была одним из признаков заражения. Если у охотника было подозрение, что он все-таки поймал больного тарбагана, то он проявлял ответственность и самоизолировался, дабы не заразить весь клан. Легочная форма чумы – это 100% смерть, поэтому иллюзий о чудесном исцелении не было.
Все изменилось в начале 20-го века. Оказалось, что мех тарбагана при должной окраске походит на соболиный, что определяло на него высокий спрос на крупнейших меховых рынках Европы – в Лондоне и Лейпциге. Спрос стимулировал и производство: только с 1907 по 1910 год поставки тарбагана выросли более чем в три раза — с 700 тыс. до 2.5 млн шкурок. Конечно, это потребовало и притока рабочей силы – недавних китайских крестьян из бедных провинций. Многие новоиспеченные охотники приехали из провинции Шаньдун, особенно из Чифу (современного Яньтая). Сурков они прежде не видели и тем более не слышали об опасности чумы, поэтому идея ловить ослабленных животных и разрывать их норы показалась им перспективным способом заработать.
Летом 1910 года на станции Маньчжурия собралось более 11 тыс. меховых «старателей», к осени их число сократилось, но все равно насчитывалось несколько тысяч человек. Жили охотники в скученных условиях, не соблюдая никаких правил гигиены. Первые случаи заражения на станции Маньчжурия были зарегистрированы 13 октября 1910 года, а уже через две недели чума добралась до пригорода Харбина. К концу декабря она бушевала в Чанчуне, а к февралю следующего года охватила провинцию Цзилинь и даже добралась до Шаньдуна: приезжие охотники, как полагается, вернулись домой к китайскому Новому году, празднование которого выпало на 31 января.
Государственные интересы, сожжение трупов и марлевые маски
Первые слухи о вспышке чумы вызвали в русском сообществе Харбина легкое беспокойство. Первый же случай заражения в пригороде Фуцзядянь (傅家甸), где обитали трудовые мигранты, вызвал резкую смену настроений общественных дискуссий: от теоретических рассуждений об организации противоэпидемических мероприятий к истеричным призывам принять срочные меры.
В ноябре чума добралась до китайских кварталов уже самого Харбина, однако это были по-прежнему отдельные случаи. В декабре ситуация резко ухудшилась, поэтому и российские, и китайские власти начали применять меры. Руководство КВЖД ввело карантин на всей протяженности железной дороги и организовало обсервацию больных, а из России был отправлен специальный противочумный отряд во главе с эпидемиологом Д. К. Заболотным, который прежде участвовал в ликвидации чумы в Индии и Монголии. Он же предложил гипотезу о природном резервуаре заболевания – грызунах.
Цинские власти также решили активно участвовать в ликвидации эпидемии, опасаясь, что мероприятия российской и японской администраций (Ляодунский полуостров с 1905 года управлялся Японией) подорвут и так шаткое положение в регионе. Разобраться с ситуацией отправили У Ляньдэ (伍连德), малайца китайского происхождения на цинской службе. Врач-эпидемиолог получил образование в Кэмбриджском университете и был первым в своем роде специалистом китайского происхождения.
Хотя в харбинской прессе с самого начала эпидемии природа заболевания не вызывала споров, для китайских представителей диагноз требовал подтверждения, а для этого надо было проводить вскрытие трупа, что противоречило и китайским традициям, и законам. У Ляньдэ удалось договориться о проведении аутопсии с китайским мужем умершей японки. Вскрытие подтвердило, что смерть была вызвана чумной палочкой.
Вопрос же о форме чумы – бубонной или легочной – оставался открытым, пока не стало ясно, что врачи, медсестры и санитары, работающие с больными, также подвергаются заражению. Так, и некоторые русские врачи, имеющие опыт ликвидации чумы в Индии или южных регионах России, сталкивались лишь с бубонной чумой, которую переносили блохи; по воздуху она практически не передавалась. Неэффективной оказалась и противочумная вакцина, разработанная в 1896 году учеником И. И. Мечникова — В. А. Хавкиным — во время эпидемии в Бомбее.
У Ляньдэ же сразу заподозрил воздушно-капельную передачу, настаивая на необходимости носить маску. Предположение вскоре подтвердилось скоропостижным заражением и смертью французского врача, который опрометчиво раскритиковал осторожность китайского коллеги. У Ляньдэ наладил изготовление масок из нескольких слоев марли и ваты, тем самым обезопасив сотни китайских санитаров. Усовершенствованную У Ляньдэ ватно-марлевую повязку считают прообразом маски N95. По одной из версий, именно ее использование помогло Китаю справиться с пандемией «испанского» гриппа в 1918 году.
Еще одной преградой для эффективной борьбы с эпидемией был запрет на сжигание трупов. По китайским законам единственный возможный способ захоронения – погребение в земле. У Ляньдэ потребовалось получить специальное разрешение цинского престола, которое было даровано 31 января 1911 года. Однако императорский эдикт не решал проблему противодействия местных китайцев – они по-прежнему пытались прятать трупы умерших в канах((Кан — система отопления в домах Северного Китая)) и дворах от санитарных отрядов, но он хотя бы узаконил действия властей.
Сжигали не только сами тела, но и вещи умершего, и даже целые дома. Пепел хоронили в общих могилах, которые сверху засыпали раствором извести. Санитарным отрядам приходилось раскапывать и свежие захоронения жертв чумы. Маньчжурские холода не позволяли закопать тела глубоко в землю (гробов уже давно не хватало, поэтому хоронили без них), а собаки разрывали свежие могилы и разносили еще не погибшую чумную палочку по окрестностям.
Чума рядом
Жесткий карантин, массовая обсервация населения и сжигание трупов позволили предотвратить распространение чумы. Уже к середине февраля смертность пошла на убыль, а к середине марта можно было говорить о победе. В эпидемии погибло от 60 до 100 тыс. человек, включая почти тысячу медицинских работников. В апреле 1911 года в Мукдене (современном Шэньяне) провели международную конференцию, талисманом которой стал «виновник» эпидемии – тарбаган. Охота на него была запрещена императорским указом, хотя шубы из сибирского сурка до сих пор выдают за норку.
У Ляньдэ получил признание мирового медицинского сообщества и был назначен главой Маньчжурской противочумной службы в 1912 году. В 1930-е годы он возглавил Национальную карантинную службу Китайской Республики, а в 1935 году был номинирован на Нобелевскую премию по медицине за борьбу с легочной чумой.
Природные очаги чумы в Китае существуют до сих пор и находятся в 17 провинциях. Последний случай заражения был зарегистрирован в ноябре 2019 года: пара из Внутренней Монголии, полакомилась мясом тарбагана и заразилась легочной чумой. Через несколько дней появилось сообщение о третьем зараженном во Внутренней Монголии – уже бубонной чумой от съеденного дикого зайца. А еще через две недели подтвердился четвертый, также легочный случай. На данный момент информации о смерти заразившихся нет, как и новостей о других случаях заражения. Но пишут, что прошлым летом чума бушевала среди грызунов степи Внутренней Монголии…
Дополнение! Еще больше фотографий охваченного чумой Фуцзядяня, пригорода Харбина, в фотоальбоме, опубликованном в журнале Кати Князевой.
Для заглавной иллюстрации использован фрагмент обложки журнала La Petit Journal, 1911.
Вам понравилась наша статья? Поделитесь ею в соцсетях (достаточно кликнуть на иконку внизу страницы).
Если вы хотите быть в курсе наших публикаций, подписывайтесь на страницу Магазеты в facebook, vk, instagram, telegram и наш аккаунт в WeChat — magazeta_com.
