На досуге попалась мне под руку хорошая книга, с историей жизни одного из основоположников отечественной синологии, русского дипломата, востоковеда и путешественника отца Иакинфа, в миру Никиты Яковлевича Бичурина. Убежденный атеист и вольнодумец, по иронии судьбы всю жизнь связанный с церковью, Иакинф был не только большим ученым, но и неординарной личностью со сложной судьбой.
Как известно, начало русскому востоковедению было положено Петром I, которого занимали проблемы изучения стран Дальнего Востока в целях развития экономических связей с ними. Одним из важных начинаний Петра I в этом направлении было создание Русской духовной миссии в Пекине. При отсутствии светских дипломатических отношений между обоими государствами в те времена именно служители миссии являлись единственными представителями российского правительства в Китае.
Иакинф Бичурин был главой духовной миссии с 1808 по 1820 годы. Но свое пребывание там он использовал не для проповеди христианства, а для глубокого и всестороннего изучения этой загадочной восточной страны, оставив заметный след в отечественной и мировой синологии.
Впрочем, обо всем по порядку.
Никита Яковлевич Бичурин, в монашестве Иакинф, родился 29 августа 1777 г. в селе Акулево Чебоксарского уезда Казанской губернии (современная Чувашия), в семье безвестного сельского священника. В 1785 году Никита поступил в Казанскую семинарию. Способности его проявились очень рано, и после окончания учебы он был оставлен там же преподавателем. Бичурина склонили принять монашество, что открывало для талантливого юноши блестящую карьеру. Вместе с тем, духовная служба не была его призванием, и этот шаг имел для него трагические последствия.
Через два года после пострижения, в 1802 г., его назначили архимандритом Вознесенского монастыря в Иркутске, но у него возникли конфликты с семинаристами и уже через год после назначения Иакинф был разжалован и сослан в Тобольский монастырь. Нашелся и предлог — его запретная трагическая любовь к крепостной актрисе Наташе, которая жила с архимандритом в монастыре под видом мальчика-келейника.
Заточение Иакинфа в Тобольском монастыре продолжалось до 1807 года, когда Синод назначил его начальником девятой русской духовной миссии в Пекине. Иакинф стремился в Китай не ради денежных или служебных выгод, а увлекаемый своей любознательностью, деятельной натурой и склонностью к науке.
Тотчас же по прибытии в Пекин он принялся за изучение языка, истории, литературы, государственного и общественного строя Китая. В глазах Иакинфа восточная цивилизация была сокровищницей знаний и опыта, которые должны быть использованы на благо отечественной и мировой науки. Преодолевая неимоверные трудности, при полном отсутствии каких-либо учебных пособий, словарей, грамматик, Иакинф в короткий срок овладел сложнейшим языком. Иакинф создал наиболее полный для того времени русско-китайский словарь и собственноручно переписывал его четыре раза. В Пекине Иакинфом были написаны важнейшие монографии и подготовлены материалы основных его трудов, которые затем увидели свет на родине.
Н. Щукин, биограф Иакинфа, лично знавший его, отмечает: «О. Иакинф был роста выше среднего, сухощав, в лице у него было что-то азиатское, борода редкая, клином, волосы темно-русые, глаза карие, щеки впалые и скулы немного выдававшиеся. Говорил казанским наречием на «о»; характер имел немного вспыльчивый и скрытный. Неприступен был во время занятий; беда тому, кто приходил к нему в то время, когда он располагал чем-нибудь заняться. Трудолюбие доходило в нем до такой степени, что беседу считал убитым временем… Долговременное пребывание за границей отучило его от соблюдения монастырских правил, да и монахом сделался он из видов, а не по призванию…»
Поглощенный всецело своими исследованиями, Иакинф вовсе перестал заниматься духовной миссией и мало обращал внимания на поведение своих подчиненных, которые предавались безделью и убивали время за вином и картами. Вскоре по доносу Иакинф был обвинен в допущении беспорядков в миссии, предан церковному суду и сослан пожизненно, с лишением сана, в Валаамский монастырь за «небрежение священнодействием и законопротивные поступки». Но ни высылка из Китая, ни суровое заточение не способны были отлучить Иакинфа от научных занятий, которые он продолжал еще более яростно.
В ссылке он пробыл около пяти лет, затем в 1826 году Николай I высочайше повелел: «Причислить монаха Иакинфа Бичурина к Азиатскому департаменту» – Министерство иностранных дел нуждалось в его ценнейших знаниях. Но государственной службе Иакинф предпочел добровольное заключение в монашеской келье Александр-Невской лавры, чтобы продолжать свои занятия.
Вышедшие вскоре его многочисленные монументальные труды по Китаю и другим странам Дальнего Востока далеко опередили по охвату материала работы того времени как в России, так и в Европе. За выдающиеся успехи в области востоковедения Иакинф был избран в 1828 году первым членом-корреспондентом Российской Академии наук, а в 1831 году действительным членом Азиатского общества в Париже. В Санкт-Петербурге отец Иакинф получил светское признание, среди его знакомых были А. С. Пушкин, В. Ф. Одоевский, И. А. Крылов и много других литераторов. Также Иакинф водил тесную дружбу с декабристами.
Движимый идеями атеизма и вольнодумства, которые, очевидно, еще усилились в нем благодаря влиянию декабристов, в 1831 году Иакинф обратился в Синод с прошением о снятии с него монашеского сана, что было открытым вызовом существовавшему политическому режиму. Синод удовлетворил его просьбу, но решение не было утверждено государем. Николай I «высочайше повелеть соизволил: оставить на жительство по-прежнему в Александро-Невской лавре, не дозволяя оставлять монашество».
Труды Иакинфа вызывают и обоснованную критику. Его справедливо обвиняли за отсутствие критичности, за излишнюю доверчивость к свидетельству китайцев, за малое знакомство с европейскими источниками. Иакинф идеализировал Китай и все, что с ним связано, и предвзятость эта не могла не отразиться на его научных и художественных трудах. Современники Иакинфа отмечали, что он постоянно превозносил Китай и «питал какую-то страсть к Китаю и ко всему китайскому». Иакинф идеализировал царившие в Китае феодальные порядки, считая общественное его устройство справедливым, не видя или не желая видеть продажного чиновничества, бесправного и угнетенного крестьянства, нищеты и т. д. Но масса новых сведений, внесенных им, и отличное знание многих вопросов вполне искупают те недостатки, от которых его труды не свободны, и которые, к тому же, в той или иной степени были свойственны всем ученым работам того времени.
Последний труд «История народов Средней Азии» Иакинфа вышел в свет в 1851 году. Двумя годами позже больной и одинокий Иакинф скончался в монашеской своей келье и похоронен в некрополе Александро-Невской лавры в Петербурге.
Жизнь Иакинфа Бичурина нашла отражение в романе В. Кривцова «Отец Иакинф». Автор, будучи востоковедом, обработал массу источников и даже повторил маршрут следования миссии, в составе которой Иакинф отправился в Китай. А вот отрывок из этой книги, описывающий эпизод, в котором многие из нас хоть раз побывали.
В комнату бесшумно, на мягких войлочных подошвах, вошел слуга. Пока подойдет дело к ужину, Иакинф решил попросить у слуги пару яиц, хлеба, соль и чашку чая.
Он вытащил походный свой словник. Все, что ему нужно, тут было записано. И слова такие короткие: дань — яйца, янь — соль, вань — чашка… Но как старательно ни произносил Иакинф эти простые и нехитрые слова, до слуги они почему-то не доходили. Вежливый и услужливый, китаец смотрел Иакинфу прямо в рот, всем своим видом показывая, что готов немедля броситься выполнять просьбу, и… ничего не понимал.
— Ни шо шэмма, ни шо шэмма? {Как вы сказали? (Кит.).} — без конца повторял он.
Потеряв всякую надежду, Иакинф на всякий случай ткнул пальцем в китайские иероглифы, написанные рядом с этими словами, и лицо слуги тотчас расплылось в радостной улыбке. Он что-то пролопотал (Иакинфу показалось: «Давно бы так и сказали»), и в ту же минуту на столе появилась и пышная китайская яичница, и соль, и пресные китайские лепешки, которые тут заменяли хлеб, и чай.
Напившись чаю, Иакинф решил проведать своих казаков. Родиона не было, он еще возился с лошадьми, а Тимофей объяснялся со слугой с еще меньшим успехом, нежели он сам.
— Принеси чашку! — кричал казак, никак не желая признать, что китайцы не понимают по-русски.
— Ча-ша-коу? — переспросил китаец удивленно.
— Да, да, чашку, чашку! — повторил Тимофей, недоумевая, как это слуга не понимает его.
— Вот ведь беда! — потерял он всякое терпение.— Самых простых слов понять не могут. А и слова-то вроде совсем на ихние похожи: чаш-ка, пи-ща.
— Пи-ши-ча? — переспросил китаец с прежним недоумением.
Иакинф смеялся.
Подробнее о жизни и работах Иакинфа Бичурина на Lib.ru.
