Прочитала статью «Опасная поездка в Шэньчжэнь» и решила поделиться своим пока самым «криминальным» опытом в Китае, по случайному совпадению тоже случившимся в этом городе. Дело было в 2005 году – моя первая длинная командировка в Китай.
Шэньчжэнь мне понравился: молодой, довольно чистый, зеленый город – много парков, фруктов, морепродуктов, теплое до ноября и вполне приличное море в разумной досягаемости от центра города, средний возраст населения что-то вроде 30 лет, географическая мозаика китайцев, съехавшихся сюда из самых разных частей Поднебесной, — не самое плохое сочетание для человека, увлеченного Китаем и любящего море.
Меня «перло» от поездок на фабрики, переводов в «чистых комнатах», переговоров на трансформаторных заводах – я ежедневно наблюдала своими глазами, что такое «Made in China», практиковалась в основах бизнеса по-китайски, постигала микроэлектронику изнутри. Жизнь здесь была интересной – во многом ее делал такой этот уникальный город и его обитатели.
Я работала у китайских партнеров русской компании, они делали мне рабочую визу, я пользовалась их офисом, участвовала в их корпоративах. Словом, партнеры были очень адекватными, но первым, на что они обратили мое внимание в ответ на мои благосклонные отзывы о Шэньчжэне, было: “你要小心，最好不要一个人出去玩儿，广东这个地方很乱”。1
Я их понимаю: держать лаовайку2 у себя – определенная «мафань»3, от которой они всячески хотели оградить и себя, и меня. Ну и да, провинция Гуандун, – действительно, не самое спокойное место в Китае, я постепенно понимала это, читая местные газеты. Боевое крещение гуандунским или, точнее, шэньчжэньским, «беспорядком» состоялось тоже в этот приезд.
В один из очередных выходных, «делая статистику» по достопримечательностям Шэньчжэня, я отвезла себя в местный ботанический парк. Место премилое, красочное, зеленое – парк в горах, даже какое-то подобие буддистского храма там было, а что может быть прельстительней горного буддистского храма. Так получилось, что поехала я туда в одиночестве, вопреки предупреждениям китайцев, — мне хотелось побыть одной. Я взяла родительскую видеокамеру, юаней 200, села в автобус, проехала через половину Шэньчжэня, купила входной билет и пошла рассматривать коллекции кактусов и прочую растительность ботанического парка.Погуляла шикарно – хандра пропала, сняла любительское видео, сделала фотки, засобиралась обратно.
По дороге на выход взгляд мой упал на небольшую горку метров 300 высотой, собственно, она, по-моему, была даже центральной горкой в этом парке. На ней особым образом были высажены деревья – в виде карты Китая с присоединенным Гонконгом. А на верху горки-холмика стояла миниатюрная беседка-пагодка. По верху гуляла китайская молодежь, ее было немного и она уже начинала спускаться, но меня это воодушевило. Я решила, что не подняться было бы жаль, – вопрос лишних 15 минут.
Приблизившись к тропе для восхождения, я заколебалась: народ вроде начинал расходиться, а дорожка шла внутри плотного тропического бурелома. Мне стало как-то стремно сначала, но я вспомнила, что я на территории достопримечательности, что дорожку протоптали, чтобы по ней подниматься, что по ней же вот поднимались молодые китайцы, которых я видела снизу. В общем, я полезла.
Наверху меня ждало разочарование: пагода-беседка была в окурках, надписях «Ван Гэ был тут», краска на ней облупилась местами – неухоженный апендикс довольно приличного парка. А с обратной ее стороны шел спуск в соседние горы и дальние дали: парк, получается, был огорожен только со стороны входа…
Вида с вершины не было никакого. «Пошли вниз», — сказала я себе, развернулась к тропинке, по которой поднималась, и столкнулась нос к носу с двумя загорелыми китайцами – лет 35, одетых не очень опрятно, даже грязно, и очень не дружелюбно смотревших на меня. Я сделала шаг в сторону – они тоже. Я поняла, что от меня чего-то хотят получить и явно не на добровольных началах.
Кричать тут было бесполезно – внизу бы не услышали, а больше сюда никто не поднимался. Плакать – меньше всего я хотела показывать этой паре свою слабость, я – птица гордая, хоть и больная на всю голову. Отбиваться – при всей их сухопарости — их было двое, я одна…
Что-то мне подсказало, что они не были маньяками-насильниками, такие вроде парами не ходят. Скорее всего, им банально нужны мои деньги и ценные вещи. «Есть ли у них что-нибудь членовредительское?» — прокручивались за сотые доли секунд разные варианты в моей голове.
Их дальнейшие действия подтвердили мою догадку относительно их намерений и «вооруженности»: один из них зажал мне рот, а другой потянул за сумку с камерой и кошельком.
Рука грязнули у моего рта меня взбесила – я чистоплюйка: резким движением я отдернула ее, сделала шаг назад, выпустила сумку и, наконец, заговорила. Один из китайцев начал оперативно выяснять, что в сумке, другой – схватил меня за руку и переключился с меня на китайца с моей сумкой, любопытно заглядывая внутрь. Все, что я нашлась им сказать, было:
— Во-первых, сумку я вам отдаю и не надо зажимать мне рот, кричать не буду.- Китаец с моей сумкой сосредоточенно теребил мой кошелек, из которого вперемешку с юанями на землю сыпались русские копейки, а второй, выпустив мою руку, начал собирать все без разбору. — Читай: мы это и без твоего лаовайского великодушия решили, что сумка наша.
— Во-вторых, мой папа работает в посольстве (это был блеф, который их, разумеется,напугать не мог, но ничего другого мне на ум не пришло, а что-то «угрожающее» мне сказать хотелось. Упоминание милиции могло бы пойти мне во вред, решила я). – Никакой реакции, они продолжали при мне оценивать «улов». Читай: лаовайское посольство нам, китайцам, не указ.
— В-третьих, мне нужны карточка от камеры, там фотографии, она дешевая, и 2 юаня на автобус. – «可以、可以»4 – вдруг понятливо и чуть ли уже не по-дружески закивали китайцы. Я была приятно удивлена: во-первых, хоть какой-то реакцией на мой монолог, во-вторых, такой конструктивной реакцией. Это окончательно восстановило мою уверенность в себе.Я напористо потянулась к камере, китаец, ее державший, недоверчиво отвел сумку назад, и сказал: «Я сам».
Камерой он пользоваться не умел, поэтому долго не мог найти слот. Я презрительно бросила ему : «Ты не умеешь, дай я сама». Он, крепко держа камеру, протянул ее мне. Я вытащила карту. Почему-то во мне проснулись то ли страсть фотографомана, который готов умереть за свои снимки, то ли малоуместный прагматизм, то ли я уже окончательно поняла, что имею дело не с самыми опасными бандюгами и вряд ли дело закончится поножовщиной: хоть что-то из этого нелепого ограбления должно же было остаться мне.
Китайцы вытрясли из моего кошелька 2 юаня и тоже отдали их мне. Наш «торг» был закончен – они, забрав мою сумку с камерой, прытко нырнули в ту самую гущу позади пагоды-беседки. В кармане джинс у меня оставался мобильный – почему-то на «обыск» их не хватило.
Я пулей слетела с горы, увидела еще некоторых посетителей, безмятежно гуляющих по парку и не подозревавших о моей драме наверху, выскочила из ворот парка, села в автобус, и только в центре города почувствовала, что все уже давно позади.
Мне не хотелось заявлять на них там в парке по горячим следам – я ведь читала про «висяки» гуандунской милиции в местной прессе, да и уводящая вдаль тропинка, в которой исчезли мои грабители, оптимизма не внушала.
С тех пор я уже больше не лазила ни по горам, ни по паркам зеленого города Шэньчжэня в одиночестве. А эту историю вспоминаю как сюр: так ограбить иностранку могли, пожалуй, только китайцы, даже на уровне воришек понимающие правило «взаимовыгодных уступок ради достижения большего». Конечно, это слишком упрощенное и идеализирующее обобщение, но, как минимум, в моем «деле» оно мне кажется частично уместным, – на моей исторической родине — и не только на ней — подобные вещи чаще всего происходят намного грубее…