Лян Сяошэн «Обычный человек»

Лян Сяошэн (梁晓声, род. 1949) — китайский прозаик, член Союза китайских писателей. Он знаком российскому читателю по книге «Исповедь бывшего хунвэйбина», переведенной на русский язык. В рассказе “Обычный человек” Лян Сяошэн вспоминает своего отца и задается вопросом ценности жизни простого человека.

Обычный человек

Вот уже месяц, как моего отца не стало.

Я до сих пор ношу траурную повязку в память о нем.

Я пробовал оставить ее дома, но стоило мне снять ее, и скорбь тотчас обрушивалась на меня. Скрепя сердце я надевал ее вновь. Я понимаю, что так не может продолжаться вечно. Я понимаю это и без советов со стороны знакомых и друзей. Я прекрасно сознаю — это всё самые что ни на есть простые человеческие чувства. Но, несмотря на их простоту, для меня они неотделимы от молчаливого почтения. Ведь тоска уже сама почти что встреча — все мы бывали в ее власти… В этом месяце со мной уже несколько раз выходили на контакт представители разных киностудий — все они интересовались насчет моего отца. После непродолжительного разговора я оставался наедине со своими воспоминаниями…

С 1984 по 1986 год мой отец жил в Пекине. За это время он снялся в массовке для пяти или шести фильмов. В масштабах города — да что там, даже для моего района такие съемки были совершенно заурядным делом.

Вне всякого сомнения, отца так охотно зазывали в массовку прежде всего из-за его выдающейся бороды. Борода у него и впрямь была солидной длины — по преимуществу седая, она закрывала верх его одежды вплоть до второй пуговицы. Все, кто хоть раз видел отца, будто считали своим долгом сказать мне, какая же у него роскошная борода.

Отец тщательно ухаживал за своим сокровищем — в нагрудном кармане у него всегда была припасена расческа, и он то и дело прохаживался ею по бороде.

Как-то раз мой сын невинно поинтересовался: «Деда, а ты когда спишь, у тебя борода под одеялом или сверху?»

Отец так и не нашелся что ему ответить.

Той ночью он долго ворочался и никак не мог заснуть. В конце концов он не выдержал и разбудил мать, чтобы допытаться уже — где же все-таки у него борода? Ни тот, ни другой вариант, казалось, не мог полностью устроить его…

Первый раз отец снимался в «Легенде о Чане, лепившем людей из глины». Режиссером был Ли Вэньхуа. Его заместитель попробовал уговорить отца, но тот решил сначала посоветоваться со мной. Мне кажется, он отнесся к роли в массовке уж слишком ответственно, будто для него это означало целиком посвятить себя искусству. Видимо, он считал, что я смогу трезво оценить его шансы на успех. Отец никогда не брался за то, что не рассчитывал довести до конца. Он на дух не переносил людей просто «отбывающих повинность».

Сперва я им отказал. В то время, зарплата в массовке была всего два юаня, но отказал я им вовсе не поэтому. Мне не хотелось, чтобы кто-то помыкал моим уже далеко не молодым отцом.

Но потом режиссер лично пришел ко мне и стал упрашивать. Он напирал на то, что они уже набрали весь состав массовки, и им не хватает только одного старика с бородой.

«Я всегда уважал пожилых актеров. Тебе не о чем беспокоиться — твой отец может рассчитывать на подобающее отношение», — уверял он меня.

Мне ничего не оставалось, кроме как нехотя согласиться.

Вот с этого дня и началась «актерская карьера» моего отца, а если быть более точным, его «карьера в массовке». Ему было 74 года…

Его типичной «ролью» было пройтись в кадре слева направо или справа налево. Честно говоря, у меня даже язык не поворачивается назвать это «ролью». По необходимости его одевали то в пожилого интеллигента, то в какого-то попрошайку, то в торговца сигаретами или овощами…

Через какое-то время мне все чаще доводилось слышать от самых разных людей: «Эй, Ляншэн, а отец-то у тебя что надо! Посмотри, как серьезно он относится к своим пробам!»

Отец к любому делу относился со всей серьезностью.

Но разве это можно было назвать «игрой»?

Я не придавал этому большого значения, но слыша как другие люди нахваливают отца — в глубине души был рад за него.

Однажды я возвращался из офиса домой и как раз проходил мимо улицы Пекинской киностудии — той самой, переделанной под старый город, где обычно проходили съемки. Я увидел отца чинно сидящего на ступенях — непохоже было, что в ближайшее время будут снимать. Неподалеку режиссер с командой бурно обсуждали что-то рядом с камерами.

Уже перевалило за полдень. Я подошел к отцу.

— Па, ну что ты все здесь сидишь? Пойдем уже домой есть.

— Не годится. Мне не велено уходить.

— Это еще почему?

— Режиссер сказал, что все актеры массовки могут быть свободны. Все, кроме этого старика — он мне еще пригодится.

В голосе отца сквозила гордость.

В его позе было какое-то скромное достоинство. На нем был очередной наряд для роли в массовке — длинный коричневый шелковый халат. Отец сидел, аккуратно подняв заднюю полу халата вплоть до самой спины, а переднюю — подобрав на колени. Он ни на что не облокачивался и не искал опоры для спины. Так он и застыл — строго и прямо, поди сейчас разбери, сколько он уже просидел. Было ясно, что все его страхи сейчас так или иначе связаны с этим халатом: только бы не испачкать нигде и не помять.

Раз уж отец не собирался двигаться с места, я, не видя другого выхода, направился к режиссеру.

Разумеется, тот уже благополучно забыл об отце и теперь рассыпался передо мной в извинениях…

Так уж повелось, что в нашем кинематографе поиск актеров массовки всегда превращался в головную боль для режиссера. Предположим, необходимо было набрать десятерых. На пробы отбиралось примерно пятнадцать человек, и, если к началу съемок из них оставалась хотя бы половина, то это уже считалось удачей. Были среди этих умельцев и такие, кто, едва получив деньги, тут же исчезали без следа — только их и видели. Обиднее, что и в жизни нам постоянно приходится иметь дело с такими «актеришками».

Таких же как мой отец и вовсе были единицы.

А ведь и правда: борода была не единственной причиной, почему все всегда разыскивали моего отца для съемок…

***

Те пару лет отец жил у меня в кабинете. Я нередко засиживался допоздна, и мы с отцом ложились спать примерно в одно время.

Помню, ночью была гроза, в окна бил сильный дождь, и я проснулся. Кое-как перевернувшись, я обнаружил, что отцу тоже не спится. Он сидел в темноте на краю раскладушки, накинув рубашку на плечи, и нервно курил.

Это было на него непохоже. Найдя в себе силы, я робко поинтересовался:

«Па, ты чего? Что-то случилось?»

В ответ он только тяжело вздохнул. Помедлив, он с горечью произнес:

«Как тут уснешь? Нашему режиссеру сейчас нелегко. Не зря он все переживал, что хоть бы в эти дни не было дождя…»

Почему-то, отец всегда говорил «наш режиссер» — будто он находился с ним в давних и чуть ли не приятельских отношениях.

По-моему, это было уже чересчур.

Неужели он думал, что такая преданность когда-нибудь окупится?

«Ну что ты все переживаешь, а? Дождь или гроза — тебе-то какое дело? Ложись уже».

Отец не выдержал: «Ты еще поучи меня», — сорвался он. — «Когда уже ты поймешь: у нас две тысячи человек — и все трудятся не покладая рук. Все хотят уложиться в сроки, себя проявить. Иначе никакой премии не видать, а зарплату и получить будет стыдно. А тебе бы все спать и спать. Разве ж это дело?»

Тогда я притворился, что не слушаю его.

Когда отец только начинал сниматься, он называл свое место работы «вашей студией». Но прошло немного времени, и я заметил, что он все чаще говорит просто «у нас на студии» и все больше рассуждает о делах кинопроизводства. Такое ощущение, что он уже как минимум штатный актер или вообще — директор.

Рассвело. Я едва протер глаза, а отец уже стоял возле окна и напряженно о чем-то думал.

Без толку было сейчас говорить — только нарвешься опять на нравоучения или того хуже.

Чуть погодя отец принялся судорожно что-то искать. Я спросил, что стряслось. Оказалось, ему-таки понадобился дождевик. Он решил съездить на площадку посмотреть, будут ли сегодня съемки.

Он все бормотал себе под нос: «Дождя-то уже почти и нет, а вдруг сегодня будем снимать? Будем снимать, так наш режиссер меня хватится. До чего неудобно будет…»

Можно подумать, он тут у них первая звезда.

Я подошел к нему и предложил: «Па, ну давай я позвоню им и спрошу про съемки? Договорились?»

Молчание — знак согласия.

Телефон у меня был в коридоре, но звонил я по своим собственным делам.

Вернувшись в кабинет, я отчитался: «Я все узнал — съемок сегодня не будет». Я был более чем уверен в справедливости своих расчетов.

В мгновение ока отец вспыхнул и прокричал: «Да как ты смеешь дурить меня! Ты и не думал звонить на студию! Я может и старый, но еще не глухой!»

Он в момент собрался и уходя громко хлопнул входной дверью.

Теперь уже я стоял у окна и провожал его взглядом. Быстрым шагом отец затерялся в сплошном потоке ливня. Стыд все-таки настиг меня.

Ума не приложу, как мне быть с таким самозабвенным родителем?.. Отцу даже доводилось как-то раз побывать на съемках для северокорейской киностудии здесь, в Китае, все так же — в качестве актера массовки. Когда он надевал корейский традиционный костюм — его было не отличить от любого тамошнего старца. Даже их режиссер все время принимал его за соотечественника. И всякий раз — узнавал правду с одинаковым удивлением на лице, пораженный мастерством перевоплощения. Дошло до того, что он сфотографировался с отцом на память, в качестве благодарности.

В тот день отец был по-настоящему счастлив. Вспоминаю его слова тогда: «Мы, «прежние китайцы», народ прожженный: за что ни возьмемся — все на совесть сделать пытаемся. Сказано быть в массовке — из кожи вон вылезем, не подведем. Сам посуди, ежели так поступать — какой иностранец не зауважает нашего брата?»

***

В другой раз, субботним вечером, мы всей семьей лепили пельмени. Отец раскатывал тесто.

Внезапно, он горько вздохнул и еле-слышно пробурчал: «Эх, люди… живут себе живут, и в одночасье старятся…»

Мать, жена и я — разом переглянулись в недоумении.

Первой отошла мать: «Да полно тебе! Все стареют, как не стареть-то? Состарился и пес с тобой!»

Отец только отмахнулся: «Ты все равно не поймешь».

Пока пельмени варились, жена шепнула мне: «Пойди разузнай, что это сегодня с твоим отцом. Я за него волнуюсь — никак не могу выкинуть из головы этих его слов — всей семье теперь неловко…»

После ужина мы с отцом пошли в мой кабинет готовиться ко сну. Перед тем как лечь, я поймал удобный момент:

— Па, ты как? Все в порядке?

— В порядке. Что мне станется?

— Чего это вдруг тебя пельмени так состарили сегодня?

Отец самодовольно усмехнулся: «Вчера наш режиссер лично распорядился, чтобы мне дали слова. Теперь-то даже ты не сможешь не признать, что у меня есть роль. Ну как? Что ты на это скажешь?»

Вот оно как оказывается — на самом деле, он все это время репетировал…

— Па, ты только не сердись. По-хорошему, главное, чтобы тебе самому нравилось, но неужели ты думаешь, что они и впрямь дадут тебе что-то говорить на камеру? Они непременно вставят чужой голос за кадром…

Стоило ли ожидать, что отец меня послушает?

Мне была уготована очередная порция нравоучений: «Да если бы все относились к делу так как ты — разве ж вышел бы хоть один ладный фильм? Никто его и смотреть-то не пойдет, из народа-то. Ты думаешь, слова на камеру так просто сказать? Да если чуть не так лицом сделаешь — все сразу насмарку пойдет».

Такой ответ отца окончательно поставил меня в тупик.

Мне до сих пор стыдно, что я тогда даже не удосужился узнать ни названия картины, ни киностудии, доверившей слова моему отцу.

Сейчас я могу перечислить только три ленты, где он снимался: «Легенда о Чане, лепившем людей из глины», «Четыре поколения (под одной крышей)» и «Меч белого дракона».

На днях по телевидению как раз шел «Меч белого дракона», и жена позвала сына к экрану: «Лян Шуан, посмотри — вот твоего дедушку показывают».

В тот момент я что-то почитывал, но услышав жену — тут же прервался и бросил взгляд на экран, пытаясь поймать хотя бы тень ушедшего отца… В нетерпении я выпалил:

«Ну где он, где?»

«Да уже прошел».

Вот и вся отцовская «игра». Так или иначе, актеру массовки в лучшем случае уготовано несколько секунд экранного времени. Но ведь отец и вправду на редкость ответственно подходил к каждой своей роли — все режиссеры, с которыми он «сотрудничал», отзывались о нем исключительно положительно…

Пока я писал эти строки мне опять позвонили:

— Лян Сяошэн?

— Да.

— Мы хотим предложить Вашему отцу сняться у нас в массовке…

— Да, но… мой отец умер…

— Умер?.. Мои соболезнования…

Разочарование собеседника было куда как больше его сочувствия.

В наши дни и впрямь непросто найти добросовестного работника, словно трудолюбие само выветрилось из Китая. Даже среди чиновников — нет тех, чье отношение оправдывало бы их пост.

Я и сам становлюсь пренебрежителен в делах, ссылаясь на то, что трудолюбие выматывает.

Отец же был ответственен и в делах, и в жизни. Пусть даже в массовке иной раз его стараниям можно было только умиляться. Но ведь это было именно то, что ему нужно, чего он хотел. Выйдя на пенсию, он получил возможность на старости лет почувствовать себя актером. Конечно, он был счастлив. Попробуйте заставить себя относиться серьезно к нелюбимому делу — убежден, что у вас ничего не получится. И такое объяснение вполне могло бы устроить читателей, но не меня. Поставить здесь точку значило бы, что я недостаточно знаю своего отца.

Мне кажется, что само слово «ответственность» применительно к моему отцу неотделимо от его профессии. Он всю жизнь проработал на стройке, и надо сказать — он всегда трудился не покладая рук. Об этом свидетельствуют регулярные надбавки к его зарплате, а также многочисленные премии за досрочное окончание строительства.

Неудивительно, что профессия, которой он посвятил свою жизнь, повлияла на его характер. Архитекторы не посвящают рабочих в тонкости проекта и чертежей, но разве не обычные строители кирпич за кирпичом, день за днем возводят величественные здания? Долгие годы кропотливого труда сформировали у них привычку нести ответственность за каждый положенный блок. Привычку поистине достойную глубочайшего уважения. Они прекрасно сознают второстепенность своей роли, но ровно так же они понимают, что их неустанный труд мало-помалу приближает радость других людей.

Работа, выполненная в срок — вот их подлинное счастье.

Мне хочется, чтобы об умении моего отца находить счастье в трудолюбии узнал весь мир.

Мой отец — самый что ни на есть обычный человек, которому довелось играть в массовке. Можно сказать, что он играл там самого себя.

Вспоминая его, я все чаще спрашиваю себя: а какую роль играю я сам? Дается ли мне она? Говоря об актерах в искусстве, я уважаю тех, кому под силу передать чужой характер. Однако в жизни — я больше всего ценю тех, кто играет самого себя и стараюсь всячески избегать «вжившихся в роль»…

Оригинал на китайском

Автор перевода: Иван Алексеев

Для заглавной иллюстрации использовано фото 微文库.

Вам понравилась наша статья? Поделитесь ею в соцсетях (достаточно кликнуть на иконку внизу страницы).

Если вы хотите быть в курсе наших публикаций, подписывайтесь на страницу Магазеты в facebook, vk, instagram, telegram и наш аккаунт в WeChat — magazeta_com.