Феминизм – движение, как известно, до мозга костей западное. Оттого вдвойне занятно, что первым феминистом был китаец. В этой статье мы познакомимся с Ли Чжи (李贽) – философом, оппозиционером, странствующим отшельником. Выражаясь современным языком – знатным троллем. А кто ещё мог бы привести в негодование самого императора?
Представьте себе: Китай XVI в. На троне династия Мин – «сиятельная». Сиятельная-то сиятельная, а времена стоят довольно мрачные. Внутри страны императоров устраняют от дел энергичные и беспринципные группировки евнухов. Развитие державы интересовало их в последнюю очередь, желали они одного – законсервировать существующий порядок до тех пор, пока есть, чем обогащаться. Снаружи – подбираются с севера агрессивные маньчжурские племена (которые вскоре свергнут правящий дом), на южном побережье устраивают опустошительные нашествия японские пираты, начинают проникновение в Поднебесную европейские торговцы и миссионеры. На этом угрожающем фоне империя держит границу на замке, закручиваются гайки и в идеологической сфере. Определенно, не самое подходящее время для смелых идей, тем более для феминизма. Но именно тогда прогремело на весь Китай имя Ли Чжи.
Родился он в 1527 году в Цюаньчжоу, городе, который не так давно ещё был одним из самых крупных портов в мире, но с введением императорского запрета на выход в море превратился в обитель бедности и нищеты. Там проживало множество потомков иноземцев, вот и в жилах Ли Чжи, помимо китайской, текла и горячая арабская кровь: его прадед привез из далеких земель красавицу-мусульманку. Чего удивляться, что наш герой с детства был по-арабски отважен и по-китайски сообразителен.
Отец отдал много сил обучению мальчика, и в возрасте 26 лет тот сдал экзамен (обычно это происходило в более зрелом возрасте), получил ученую степень и поступил на службу чиновником. Способности у Ли Чжи были немалые, но вот конфуцианские идеалы его нисколько не вдохновляли. Позже он вспоминал: «С малых лет я постигал учение совершенномудрых и не понимал его, почитал Конфуция, не зная, за что можно его почитать. Я был собакой, которая лает на тень лишь потому, что перед этим ее облаяли другие собаки».
Развитию карьеры мешали и другие трудности. Согласно обычаям того времени, мужчина должен был три года соблюдать траур по умершему отцу, оставаясь при этом в родительском доме. Само собой, потеря трех лет не способствовала быстрому продвижению по службе. Ли Чжи потерял шесть: сначала траур по отцу, затем – по деду (пришлось исполнять долг отца). А в Цюаньчжоу тогда приходилось несладко: бедность, засухи, нашествия пиратов. Однажды Ли Чжи полгода пришлось участвовать в обороне города от разбойников, дожидаясь прихода правительственных войск.
Как бы то ни было, Ли Чжи преодолел все эти тяготы и получил назначение в столицу, где быстро стал своим в «тусовке» мыслителей-интеллектуалов и познакомился с оппозиционными учениями. 13 лет он впитывал в себя окружающие идеи и с каждым днем все сильнее терял интерес к карьере и стремился к внутренней и внешней свободе. Дослужившись до главы области в глухой провинции Юньнань на юго-западе империи, вдохновившись непосредственным поведением и свободными нравами аборигенов, в 53 года Ли Чжи решает пуститься во все тяжкие.
Он подает в столицу рапорт об отставке и, получив ожидаемый отказ, не говоря ни слова уходит в горы медитировать. Через несколько месяцев власти махнули на него рукой и приняли отставку. Затем Ли Чжи порывает с семьёй и постригается в буддийские монахи в ближайшей обители. Следовать её правилам он, однако, не собирается: ест мясо, пьет вино, сквернословит, шатается, где ему вздумается – а главное, ведет проповедь своего учения, которое день ото дня набирает популярность. Учение при этом такое вольнодумное, что власти хватаются за голову: возмущаются, пытаются приструнить смутьяна, даже организуют покушения, но Ли Чжи в течение 20 лет удается оставаться на плаву и разъезжать по стране под защитой влиятельных покровителей.
Лишь после того как сам император приказал подвергнуть наказанию того, кто «осмелился проповедовать ересь, вводить в заблуждение мир и обманывать народ», Ли Чжи арестовали и заточили в тюрьму. Скорее всего, его бы казнили, но философ и здесь проявил оригинальность. Он попросил привести к нему в камеру слугу, чтобы тот помог ему побриться. Как только слуга подошел, Ли Чжи резким движением выхватил у него из рук бритву и перерезал себе горло. Слуга, опешив от такого поворота, не нашел ничего лучше, чем спросить: «Больно?». Ли Чжи написал своей собственной кровью пальцем на полу: «Не больно». Тогда слуга сказал: «Зачем ты себя убил?». Ответ был таков: «А чего ещё искать семидесятилетнему старику?». Вскоре Ли Чжи скончался.
Немного о том, что в идеях Ли Чжи так раздражало правящие круги. Доктрина того времени (за авторством братьев Чэн и Чжу Си) гласила, что у каждого предмета есть «принцип», грубо говоря, программный код, определяющий свойства этого предмета. Что совокупность этих «принципов» – «Великий предел» – это совокупность конфуцианских добродетелей – «человеколюбия», «долга», «соблюдения правил и обычаев», «мудрости». А раз вся совокупность «принципов» – лишь добродетели, то и каждый отдельный «принцип», в том числе и «принцип» человека – тоже лишь добродетели. Поэтому они – истинная природа человека. А нормальные человеческие желания вроде поесть-поспать – это ложная природа человека, круги на воде, искажающие его «принцип».
Чего добивались идеологи установлением такой картины мира? Того, чтобы этические нормы стали в головах обывателей единственным содержанием мироздания, а познание мира свелось к их освоению. В результате все, что происходит в государстве, считается объективно наилучшим (вышестоящие – носители более сильной добродетели, раз оказались наверху, а их добродетель – ключ к успешной политике), а выступление против идеологии властей и навязываемых ими ценностей – преступлением против мироздания.
Влиятельный оппозиционный мыслитель Ван Янмин (начало XVI в.) недалеко ушел от этой схемы. Он просто заявил, что все «принципы» и, соответственно, «Великий предел», находятся не вне человека, а внутри его сознания, какое бы положение он ни занимал. Этим Ван Янмин подорвал монополию вышестоящих на исключительную добродетель, и потому его учение попало под запрет. В остальном же люди по-прежнему находились под гнетом этических догм, слабо согласующихся с реальностью.
А Ли Чжи, у которого прямо-таки в печенках сидела фальшь официального конфуцианства, поступил куда радикальнее. Он поменял местами плюс и минус: назвал истинной природой человека те самые круги на воде – человеческие желания, а «принципы» и «Великий предел» объявил лицемерной выдумкой властей. Он предложил обратиться к своему первозданному естеству и постичь этот мир самостоятельно, доверяя в первую очередь собственным ощущениям. Есть – здорово, спать – великолепно, прятаться от холода и прочих неприятностей – правильный выбор! Природа не обманет.
Хорошо, но где же тут, простите, феминизм? А вот где. Ли Чжи отрицал существование «Великого предела», говоря о том, что родить что-либо могут только двое, а из одного ничего родиться не может. Взамен философ предлагал считать источником мироздания взаимодействие всем хорошо знакомых начал инь (женского) и ян (мужского). Идея сама по себе не нова и берет начало ещё из китайской древности, однако раньше отношения мужчины и женщины никогда не получали столь высокий статус. Ли Чжи объявил их «началом всех начал» и поставил превыше отношений между государем и подданным, что было немыслимо для средневековой морали. Так женщина на равных вошла в самую главную пару мироздания.
Этим дело не ограничилось, Ли Чжи пустил женщину и в интеллектуальную сферу, которая традиционно считалась привилегией мужчины. Здесь, конечно, сыграла свою роль тенденция к демократизации познания в минскую эпоху, но если упомянутый Ван Янмин стирал лишь границы социального статуса в вопросах познания (и это уже считалось революцией), то Ли Чжи пошел ещё дальше и нивелировал различия возрастные и, что актуально для нас, половые. Он заявил, что узость взглядов у женщин формируется оттого, что их запирают в доме и не дают развиваться, тогда как для мужчин все дороги открыты. А на самом деле женский взгляд не обязательно узок, как и мужской взгляд не обязательно широк.
Идеи Ли Чжи феминистичны, но его, конечно, нельзя назвать защитником женщин. Он их, определенно, любил и, видимо, это было взаимно, о чем свидетельствует обвинение, по которому философа упрятали в тюрьму: «Он развлекается в буддийском монастыре с дурной компанией, водит проституток и средь бела дня совершает с ними омовение, завлекает образованных девушек в монастырь проповедовать им свое учение, и доходит до того, что находятся те, кто делят с ним ложе». Дело в том, что женщина для Ли Чжи – не жертва, которую необходимо защитить от агрессора и врага, но равнозначное и дружественное мужчине воплощение начала инь. Инь не может существовать в отрыве от ян, понимание этого – главное отличие феминизма Ли Чжи от современного бытового феминизма. Ли Чжи старался не противопоставить, а гармонизировать отношения между мужчиной и женщиной.
По нынешним меркам, Ли Чжи – какой-то неправильный феминист. Не разглагольствует о забитых, запуганных женщинах. Не отрицает взаимное притяжение мужчин и женщин и их потребность друг в друге. Не считает равноправие полов самоцелью, а выводит его желательность из своей куда более широкой картины мира. Тролль? Да. Провокатор? Конечно. Но какой при этом симпатичный феминист. А ещё и первый.
Что среди людей есть мужчины и женщины, сказать можно, но разве можно сказать, что среди взглядов есть мужские и женские?
Что среди взглядов есть узкие и широкие, сказать можно, но разве можно сказать, что мужские взгляды всегда широки, а женские – всегда узки?