«Эдемский сад», «Ноев ковчег» — многим китайцам знакомы эти библейские термины, поэтому при переводе на китайский язык особых затруднений они не вызовут. А вот что касается персонажей западных и восточных религий, тут важно не попасть впросак! Функции многих из них могут совпадать, но при этом основу под собой иметь совершенно противоположную. Например, ворота рая в христианстве охраняет святой Петр – любимый ученик Христа, которому Христос вручил ключи от рая. В буддизме же эту роль выполняет Ямараджа – владыка ада (阎罗大王 yánluó dàwáng). Функцию они выполняют одинаковую, тогда в чем же для перевода здесь подвох?
А дело в том, что в глазах европейцев Петр – это святой, он олицетворяет доброту и справедливость. При этом Ямараджа для китайцев – отвратительное воплощение жестокости. Поэтому, если в оригинале упоминается Петр, ни в коем случае эти два символа не могут быть взаимозаменяемы! Например, в стихотворении «The Fidder of Docney» знаменитого ирландского поэта Уильяма Йейтса при переводе строчки «When we come at the end of the time to Peter sitting in state», образ Петра нельзя заменить на 阎罗大王! Впрочем, однажды это было сделано при переводе на китайский язык1, и вышел переводческий казус. Вместо «когда мы закончим свой путь, нас встретит Петр» получилось — «по окончанию пути мы попадем в ад», что, конечно же, ирландский поэт совсем не имел в виду.
Сам же буддийский термин «владыки Янь-вана (владыки ада)» (阎王爷 yánwángyé) до сих пор вызывает споры между китайскими переводчиками – правомерно ли его использовать при переводе с русского языка, чтобы передать русские образы, и при этом, чтобы для китайского читателя было понятно, о чем идет речь? Например, будет ли для китайца понятно, если привычный для русского человека символ на китайском языке передать так:
«Этак каждый день около смерти, чай, и голос у него стал грубый?» — «天天在死神跟前打转转».
Вроде все правильно. Но для китайского читателя странно слышать, чтобы крестьянки говорили о Сышэне (死神 sǐshén) – «духе смерти». И вот тут образ 阎王爷 — «владыки ада» — был бы в самый раз2! Конечно, упоминание Ямараджи русской крестьянкой выглядит немого странно, зато китаец сразу понимает, о чем идет речь.
Впрочем, если оставить в этом переводе образ «духа смерти»3 — произойдет тоже интересная вещь. Дело в том, что в представлении всех народов жизнью и смертью распоряжается лишь владыка ада. В глазах русских это – старуха в черной накидке, держащая косу, ведь именно так выглядит смерть в понимании русских людей. А вот китаец, прочитав о «духе смерти», все равно будет думать о восседающей в загробном мире фигуре Ямараджи…
При подготовке статьи использованы материалы В. Ф. Щичко «Теория и практика перевода», Москва, Восток-Запад, 2004
Слова:
— «Эдемский сад» — 伊甸园 yīdiànyuán
— «Ноев ковчег» — 挪亚方舟 nuóyà fāngzhōu