Мы добрались до Дэнфэна (登封市, Dengfeng) лишь поздним вечером и в полумраке пустого обеденного зала, напрочь прокуренного праздной компанией работников хостела, наткнулись на полнейшее непонимание. Что-то там ещё 吃 в девять-то двадцать три вечера? Да вы, батенька, наверное, иностранец. И сразу же:
— Может быть, кофе?
— Нет, спасибо.
И вот мне приснилось, что сердце моё не болит,
Оно – колокольчик фарфоровый в жёлтом Китае.
На пагоде пёстрой висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи…
А кроткая девушка в платье из жёлтых шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мысли, без слов,
Внимательно слушает лёгкие, лёгкие звоны.
Н. Гумилев (Сергею Маковскому)
Следующим утром мы решили не наступать на вчерашние голодно-непонимающие грабли, а сразу же отправились в соседний “ресторан-под-открытым-небом” — унылого вида забегаловку, функционирующую исключительно на время завтрака.
Плотно и даже на удивление вкусно поев жареных яиц вприкуску с ещё более жареными, ещё более жирными кусками теста (конечно, любимый китайский “хворост” 油条) и запив это всё безвкусной, едва горячеватой водой, полной равнодушных к такой температуре чаинок (真的开水吗？- 真的啊!), мы отправились в путь.
Потревоженный случайным нажатием экран телефона пыхнул в глаза целой армадой букв и цифр. 07:47. 12 октября. Только-только отпела, отыграла, отъездила и отлетала своё “золотая неделя” 十一 (дословно “десять один”, 1-е октября, День образования КНР, 国庆节), а средняя температура даже в этих относительно южных краях (центральных, конечно, центральных) успела упасть до промозглых 14 градусов.
День старательно намеревался выдаться не самым солнечным, но ничего не попишешь, с горными районами почти всегда так. Погода тут слишком уж переменчивая, чтобы её можно было загадать, предсказать, и, тем более, разузнать в прогнозе. Удача в чистом виде. Или её отсутствие.
Мы вошли на территорию парка (а, точнее, в некий его, парка, “предбанник”, ибо плату за вход с нас попросили уже гораздо выше) и начали свой подъём.
Гора Суншань (嵩山), помимо всего прочего, примечательна ещё и тем, что с одного её бока расположен всемирно-известный Шаолиньский монастырь (少林寺), а с другого ничего подобного не расположено. Поэтому стоимость входа “с разных сторон” отличается буквально в разы.
Чтобы попасть в гости к “летающим монахам” (сразу представился грузный дядька в чёрной рясе, утомлённо спящий в самолёте Норильск-Москва) придётся отдать 200-300 юаней, в то время как вход с другого края обойдётся всего в 30-40 юаней.
“А я зайду там, где дешевле, и дойду туда, где дороже,” – скажет внимательный читатель и будет неправ. Расстояние-то между двумя этими точками огромное. А кроме того, никто не гарантирует, что столь же внимательные китайские работники нацпарков не поставили где-то там, ровно посередине мелкоячеистый забор с лёгким налётом колючей проволоки поверху. И это уже не говоря про речку Шаолиньку.
Мы отдали 30 юаней без всяких надежд чудом очутиться в Шаолине и с энтузиазмом поспешили наверх. Привычная тяжесть в неразогретых мышцах ног начала медленно отступать, свистящее дыхание со временем тоже пришло в норму, и уже после получаса ходьбы, тело перестало плакать о мягком диване и брошенном на самом интересном месте пятом эпизоде первого сезона The Knick и перешло на крейсерский ход. Ничто больше не мешало любоваться горой.
Даже дождь и тот, к счастью, как-то передумал падать с неба, но взамен решил расползтись от края до края горизонта низким серым занавесом и застрять лёгким туманом среди камней и деревьев.
Поворот сменялся поворотом, открывая захватывающие, но, после десяти, двадцати, тридцати раз подряд уже довольно привычные виды. Иссечённые водой и ветром древние скалы. Поросшие деревьями, кустами и мелкими храмовыми постройками. Суровые и даже немного угрюмые. Дорога сделала ещё одну петлю и тут нашим глазам открылось нечто.
Полупустая доселе лестница в этом месте оказалась переполнена людьми.
Сначала трудно было разобрать, что же, чёрт возьми, вообще происходит. Какая-то буйная мешанина из посетителей — настоящее вавилонское столпотворение без очевидных причин и поводов: то ли кому-то стало плохо, то все бросились фотографировать пятицветного кота с большими ушами, чудесным образом похожего на Лэй Фэна (Прим. ред.: 雷锋, образец самопожертвования, альтруизма и преданности партии).
Только пробравшись сквозь это хаотичное сборище, мы увидели что некоторые люди, уже успевшие отделиться от толпы, медленно поднимаются вверх по горе, держа в руках неширокий, но невероятно длинный отрез белой ткани.
“Невероятно длинный” – так нам показалось на первый взгляд, но настоящую длину этого куска материи мы смогли оценить только немного позднее.
Теперь наш подъём стал по-настоящему интересным. Мы шли пролёт за пролётом, поворот за поворотом, вдоль бесконечной белой ленты. Шли, гадая, ну когда же она соизволит закончиться?
Мимо крепких мужчин, придерживающих полотно одними пальцами. Мимо женщин, молодых и старых, несущих ткань в цепких руках. Мимо детей, едва справляющихся со своей ношей. Мимо стариков, трепетно ухватившихся за белый край. Мимо самых разных людей, одетых совершенно обычно и очень старомодно, со спортивными рюкзаками за плечами и в деловых костюмах, в полном туристическом обмундировании и в поношенных, расшитых цветами ватниках.
Мы шли быстрым шагом, а белый тканевый дракон, извиваясь рядом, прогибаясь иногда до самой земли, медленно полз вверх по людским рукам. В одном месте, гораздо выше по склону горы, белая лента закончилась, но тут же началась другая. Ярко-жёлтая, с цветами и драконами, прямо как в малоизвестном стихотворении Гумилёва, перепетом когда-то великим (для некоторой части населения земного шара) БэГэ.
Её несли, держа вплотную к белой ткани. И сколько ни длилась первая полоса, вторая, жёлтая, была ничуть её не короче. Мы продолжали своё восхождение, на этот раз следуя сбоку от нескончаемой пёстрой спины. И снова нас ждали повороты, хмурые камни, хмурые люди, сотни и сотни метров ткани.
И лишь где-то ближе к вершине горы, но не доходя её, на склоне обнаружилась небольшая храмовая площадь.
Площадь была заставлена столами с едой и заполнена людьми, многие из которых играли на музыкальных инструментах: странного вида дудках и медных тарелочках. Играли то ли весело, то ли грустно — за общей какофонией и специфичностью музыки трудно было понять её истинное настроение.
Выбравшись со склона горы жёлтый дракон медленно вползал внутрь приземистого строения, двигаясь всё так же руками и ногами своих верных слуг, и бесследно исчезал где-то там, в свечной темноте каменного чрева.
Словно маленький ребёнок в магазине игрушек любопытство дёргало и тянуло нас спросить у кого-нибудь, что же, чёрт побери, тут такое происходит. Но здравый смысл подсказывал, что даже, если эти люди, на лицах которых было написано, что занимаются они чем-то важным и даже немного святым для них, всё же найдут в себе силы ответить на праздные вопросы парочки лаоваев, то отвечать они станут, используя массу неизвестных слов и вполне вероятно не самый привычный диалект. Здравый смысл победил. Мы ещё немного послонялись по храмовой площади, дождались пока жёлтая ткань сменится белой и так же неумолимо потечёт в непроглядную мглу горного святилища.
Затем мы оставили в покое церемонию и поднялись выше. Сделали напоследок несколько общих снимков площади, ломящейся от народа, и отправились покорять вершину.
Холодную. Ветреную. Даже снежную. А когда вернулись назад, людей и след простыл. Словно и не видели мы их вовсе. Только дымились ещё огарки толстых ароматических свечей в резных алтарях… На память некстати пришли “Унесённые призраками” Хаяо Миядзаки, мы зябко передёрнули плечами и пошли вниз.
Прошло время. За привычными делами и заботами, события того дня подзабылись, но вот однажды, когда во время очередного “глубокого бурения” в личном фотоархиве на глаза попались эти кадры, отчего-то возникло непреодолимое желание докопаться до истины.
Так началось наше первое журналистское расследование.
Запросы во всевозможных поисковых система от Яндекса до Baidu ровным счётом ничего не дали. Только всезнайка Wiki тонко намекнула, что название “Дэнфэн” означает “взобраться и принести жертву”. Ну что ж… Тогда было принято решение “спросить местных”. Оно было вполне логичным, ведь совсем недавно нам удалось таким вот образом решить казалось бы невозможную загадку о целых китайских семьях, которые ходят по ночам, вооруженные фонариками, и что-то высматривают на деревьях.
Сначала я спросил трёх своих знакомых, но получил лишь два ответа и те сводились к стандартному “не знаю” и не менее стандартному “церемония поклонения богам и императорам”. Потом спросил ещё одного, работающего на CCTV, но так и не получив от него толкового ответа, решил раскинуть сети пошире.
В своё время мне повезло проработать два года преподавателем в университете, а потому под рукой у меня была невероятно мощная поисковая система: почти 500 так или иначе знакомых студентов, собранных в одну QQ群 (Прим. ред.: группа в мессенджере QQ). Сами собой на ум пришли японцы, использующие китайских счетоводов для задач шифрования/дешифровки стратегически важных сообщений. Я не так плох, как имперские узурпаторы, но производительность-то и вправду дикая!
Было высказано много предположений о том, что в руках у людей некие канонические книги (经书). Более того, один человек со знанием дела рассказал, что именно так эти канонические книги просушивают, дабы их не “побило” молью.
Однако, на фотографиях полотна ткани совершенно пусты от какой бы то ни было письменности, а погодные условия точно не благоволят просушке. А ведь если и совершать сизифов труд по изгнанию моли из священных писаний, то почему бы не подобрать для этого, как минимум, ясный день?
Почти все китайские комментаторы сходились на том, что это определённо даосская религия и люди эти, конечно, прожженые даосы (道人). И что это точно не всекитайский народный праздник. А значит, и обсуждать-то его особого смысла нет.
Девочка родом из Дэнфэна со стыдом призналась о том, что она, местная, ничего подобного никогда не видела и знать не знает о том, что это за зверь такой.
Один парень, судя по всему, чересчур разогнавшись на общей волне презрительного отношения к религиям, написал мне, что это вовсе никакой не праздник, а так, выдуманный обычай одной отдельно взятой семьи.
Первоначальной задор от китайской фотозагадки, подкинутой русским учителем, у студентов быстренько прошёл, судя по всему, сразу после того, как они вспомнили (или им, откашлявшись, напомнили), что Партия вообще не одобряет разговорчики о религии и всяких там верованиях. Может быть, они и есть, может быть они и встречаются ещё на просторах многонационального Народной республики, но… Есть и есть, и нечего о них трепаться.
Бурный чат сошёл на нет, оставив меня наедине с подсыхающей лужицей информации, неспособной дать полноценный ответ на молчаливый вопрос моих фотографий.
И лишь под самый конец, обиженная своим собственным незнанием родной культуры, в эфир вернулась девочка из Дэнфэна. Она, по её словам, успела пообщаться со специалистом (в неопределённой области – 这是来自较专业人士的回答), и его ответ был следующим:
“Это называется “строить себе путь” (对自己修路). Так называемый путь в загробный мир (“阴世”的路). Люди из загробного мира могут избавить от бедствий (阴世人可以免除灾难)”.
И всё на этом.
Видели ли вы когда-нибудь карнавальных драконов на улице во время Китайского нового года? Я вот не видел, и мои друзья нет, и мои китайские знакомые, и даже несколько сотен моих китайских студентов. Нет, нет и тоже нет. А это, может быть, и не дракон вовсе, а так, пара длинных тряпок, но они, пожалуй, самое близкое к такому вот дракону, из всего того, что я своими глазами видел в Китае. И уж точно самое самобытное.
Дорогие китаисты, специалисты по религиям, по культуре Китая, древнего и современного, прошу вас, вынырните на секунду из ветхих свёртков и ароматных чайных паров, закатайте рукава своих неярких шёлковых одеяний (пускай даже чисто фигуральных) и скажите, пожалуйста, может быть, кто-то всё-таки знает, что же это за праздник?
Что за ритуал такой?
