современная проза Китая — Страница 3 из 3

Су Тун “Зонтик” (перевод)

От редакции: замечательный перевод трогательного рассказа современного китайского писателя Су Туна – “Зонтик” (苏童 – 伞 (оригинал на китайском) от Алины Перловой.

Зонтик

Маленькую Цзинь Хун погубил разноцветный зонтик. Её тётка, работавшая на фабрике, отхватила несколько зонтов со склада готовой продукции, и по одному раздарила братьям-сёстрам. Тот, что достался семье Цзинь Хун, был краше всех: на зелёном шёлке рассыпаны алые грибы, ручка из оргстекла, а внутри неё роза – ни дать ни взять хрусталь, инкрустированный рубинами. Зонтик отдали Цзинь Хун, и с того дня она не пропускала ни одного прогноза погоды по радио. Но прогнозы как нарочно гнули своё: завтра ясно, послезавтра опять ясно, а через день переменная облачность. Цзинь Хун сердилась, ругала радиоприёмник: «Тьфу, надоел! Почему дождь не идёт? В том году у меня не было зонтика, а у тебя что ни день, то дождь, а теперь, когда я с зонтом, ты все дожди зажилил! Ух, я тебя!».

Сюэ Мо «Старик Синьцзян» (перевод)

Представляем вниманию наших читателей перевод рассказа из раннего литературного творчества популярного современного автора Сюэ Мо “Старик Синьцзян” (雪漠 “新疆爷”). Сюэ Мо – это псевдоним Чэн Кайхуна (陈开红), родившегося в 1963 году в провинции Ганьсу. Молодой и талантливый, Кайхун, публикуя немногочисленные, но качественные произведения, получал одобрение одной организации за другой, становясь поочерёдно членом союза писателей города, провинции, председателем комитета культуры и искусства провинции. Его рассказ “Старик Синьцзян” был переведён на английский язык известной переводчицей Ники Харман (Nicky Harman), а также опубликован в 2012 году в “The Guardian” как “одно из пяти выдающихся литературных произведений этого жанра современного Китая”. Что ж, а вот и текст русскоязычного перевода:

Чжоу Лянь (周濂): Мы не в состоянии разбудить человека, притворяющегося спящим

Три года назад я впервые в жизни попробовал перевести статью с китайского и опубликовать это в Магазете. Сейчас, перечитывая её, у меня возникают очень горько-сладкие ощущения. С одной стороны думается, что перевод был сделан настолько убого и непрофессионально, что это даже возбуждает во мне чувство разочарования: “Как я вообще мог такой ужас подписать своим именем и дать людям на растерзание?”

С другой стороны, я прекрасно понимаю, что тот опыт подарил мне возможность выбраться из зоны комфорта. А это, как мы все знаем, один из самых эффективных способов расти над собой. Та критика, часто, но не всегда, была конструктивной, и всё это, и что-то другое в совокупности натолкнуло меня на попытку опубликовать ещё один перевод непростого текста.

Творческий путь Цзюбадао: от мистических рассказов к воплощению мечты

Каждый любитель литературы наверняка может сравнить поход по книжным магазинам с посещением кондитерской: разница лишь в том, что вместо запахов корицы и ванили здесь витает едва уловимый аромат свежих типографских чернил и мелованной бумаги, вместо украшений из крема и мастики – роскошные переплеты и яркие иллюстрации, вместо рядов пирожных – аккуратные стопки томов, которые притягивают к себе сильнее, чем самые изысканные десерты…

Все это предисловие ведет к тому, что книга “那些年，我们一起追的女孩” (английское название: You Are the Apple of My Eye) и по своему оформлению, и по своему содержанию способна соседствовать с самыми занимательными литературными «деликатесами» последних лет. Недаром мои китайские друзья частенько говорят: самый счастливый человек – это тот, кто смотрит фильмы Чжоу Синчи, слушает песни Чжоу Цзелуня и читает рассказы Цзюбадао (псевдоним; настоящее имя – Кэ Цзинтэн).

У нас здесь психбольница: экспериментальная проза Сяо Ань

Еще в прошлом столетии, когда мы всей семьей жили в «пьяном» квартале одного уездного городка, я впервые познакомилась с понятием «сумасшествие». Удивляло тогда больше всего то, что из всей жившей вокруг нас публики сошла с ума вовсе не лимитчица-Катька из тридцать пятой и не тихий наркоман из двадцать второй, и даже не безногий солдат из барака напротив, а примерный сын интеллигентной пары евреев со второго этажа. Однажды я, пятилетняя, столкнулась с ним в темноте парадной, привычно поздоровалась и заметила, что он весьма дружелюбно беседует с облупленной мелованной стеной. Не было ни страшно, ни жутко, а только интересно: что же он увидел там такое, что он слышит такого, чего не могу услышать я?

Федя-псих был тихим, детей не обижал, и родители не только не запрещали к нему подходить, но и то и дело вставали на его защиту, строго покрикивая на мальчишек, которые любили подбежать и пихнуть Федю то в бок, то в плечо. Если Федя начинал приставать к случайным прохожим, его сразу же отводили в сторону, объясняя при этом, что он «свой» и «домашний». Почему мне все это вспомнилось? Да потому что Сяо Ань в книге «У нас здесь психбольница» тоже делит сумасшедших на «домашних» и «диких». Только домашние для нее — это те, что живут у них в больнице, а дикие — те, кто попадается на улицах города.