В статье «Куда ушли российские маньчжуры» я попытался представить свою версию причин отсутствия сколько-нибудь заметного населения в Уссурийском крае и Приамурье на момент присоединения этих земель к Российской империи. В качестве этих причин, в противовес «монгольской версии», я назвал вывод маньчжурами в 17 веке племен Амура и Уссури вглубь Маньчжурии первоначально для использования в войнах с Китаем, а затем с целью лишить продовольственной и ясачной базы активно осваивавших регион русских казаков.
Свой ответ на волновавший меня вопрос я предложил, но почему-то не успокоился. Не давала покоя, конкретно, задетая мною тема перипетий тогдашних российско-маньчжурских отношений, а именно — относительно слабая изученность тех давних событий, недостаточное внимание к ним современных исследователей и почти полный вакуум информированности об этом «общества». Дополнительный дискомфорт создавало осознание того, что, несмотря на наличие почти пятидесятилетнего периода соперничества двух государств за приамурские земли, завершившегося тогда не в пользу России, возвращение ею без малого через двести лет утраченных территорий стало постепенно восприниматься в кругах интересующихся историей региона территориальным захватом.
Распространение китайского постулата о «неравноправных договорах» Цинской империи с западными державами в период «столетия унижений» на договора с Россией об уступке ей Приамурья и Уссурийского края внедрилось тихой сапой и в российские умы. В общем-то, это естественное следствие свертывания после развала Союза «исторической пропаганды», в хорошем смысле этого слова, – на фоне широкого фронта контактов с китайцами, методы патриотического воспитания которых не претерпели изменений.
Предполагаю, что многие близкие к историческим штудиям специалисты, поинтересуйся кто их мнением, признали бы сейчас обоснованность притязаний китайцев на «отторгнутые Россией земли». Так или иначе, но дискуссии на эту тему среди наших историков на настоящий момент носят чаще оправдательный характер. Самый «агрессивный» специалист в этой сфере, «военный топограф» Левкин строит свою защиту на тезисах о том, что Россия заключала договора не с китайцами, а с угнетавшими их маньчжурами, и подписантами от противной нам стороны были представители не китайской, а маньчжурской Дайцинской империи. Далее идут рассуждения с доказательной базой о том, что китайцы издревле не имели никакого отношения к мохэским-бохайским-чжурчжэньским-маньчжурским землям, и считать часть их, уступленную добровольно-принудительно маньчжурами русским, «исконно китайской», они не имеют никакого морального и исторического права. В том плане, что это для них не то чтобы шкура неубитого, а скорее шкура не ими убитого медведя.
Замечательно подмечено, особенно если учесть, что при подписании отнявшего у России Приамурье Нерчинского договора даже не использовался китайский язык, а были задействованы русский, маньчжурский и латинский. Айгуньский и Пекинский договоры 19 века, вернувшие приамурские земли, подписывались все с той же маньчжурской династией. Однако позиция «военного топографа» все-таки оправдательная по сути. А лучшая защита, как известно, нападение.
Поводов для встречной, «вынужденной», агрессии достаточно. Собственно, главный из них сформировали сами китайцы своим определением «неравноправные» по отношению к договорам 19 века. В их рассуждениях «неравноправный» означает «подписанный под давлением». В таком случае Нерчинский договор об оставлении русскими освоенного ими Приамурья, подписанный послом царя Головиным в осажденном вдесятеро превосходящими русских силами маньчжуров Нерчинске, как нельзя лучше подпадает под категорию «неравноправных». Соответственно, Айгуньский договор о передаче России Приамурья и совместном владении Уссурийским краем вернул ситуацию на свое место. Наверняка обидно для китайцев, но исторически справедливо. Еще справедливее было бы потребовать «контрибуцию» за эксплуатацию «незаконно отнятых у России земель» в течение почти двухсот лет.
Конечно, для полной объективности следует выяснить, почему маньчжуры так упорно выпихивали русских из Приамурья – ведь не осваивали маньчжурские власти эти земли до появления казаков, даже не делали попытки, и в промежутке между Нерчинским и Айгуньским-Пекинским договорами так и не приступили к их освоению, «свято» блюдя пункт первого договора об оставлении края незаселенным.
Основной посыл у маньчжуров к противодействию расселению в Приамурье казаков был такой: русские вторглись на территории, населенные их подданными, а точнее, данниками-вассалами – племенами дауров, солонов и орочон. Сами «подданные» о своем подданстве, судя по их опросам казаками, часто не догадывались – по крайней мере в среднем и нижнем течении Амура и на Уссури. Вспомнили они о маньчжурах тогда лишь, когда ясачные поборы в пользу царской короны стали усилиями алчных казаков чрезмерными и соответственно принудительными.
А вот дауры Верхнего Амура свое маньчжурское подданство осознавали вполне. Самый влиятельный их князь Гантимур, владевший на момент появления русских землями в междуречье Шилки и Аргуни и в западной части Приамурья, по свидетельству китайских источников, формально занимал четвертый по значимости государственный пост в империи и, будучи в родственной связи с императором, получал немалое жалованье в виде «9 пудов серебра (4200 лян) и 4 коробки золота» (по Спафарию).
Однако, столь тесная связь Гантимура с цинами не помешала ему согласиться на выплату ясака малочисленным казакам, появившимся в его владениях, что, по сути, было признанием над собой власти российского царя. Как полагают наши исследователи, князь увидел в русских силу, способную, в отличие от маньчжуров, положить конец межродовым распрям в его владениях. Кроме того, он, вероятно, вымещал обиду за недавнее вытеснение маньчжурами его рода с более плодородных земель в бассейне реки Сунгари.
Как бы то ни было, Гантимур вступил в тесные отношения с русскими. Затем в этих отношениях наступил тринадцатилетний перерыв, которому историки находят два объяснения. Согласно первой версии, князь охладел к союзу из-за дошедших до него слухов о бесчинствах, творимых казаками атамана Хабарова ниже по течению Амура. По второй – его оскорбило предложение другого атамана – Уразова – стать в тактических целях «почетным заложником» казаков для предотвращения нападения на их отряды маньчжуров.
Так или иначе, переменивший политический ориентир Гантимур, «плюнув Уразову в лицо», разграбил Нерчинский острог и ушел со своими родами вглубь Маньчжурии, на реку Нонну (Нэньцзян). Однако уже через тринадцать лет князь вновь, на этот раз окончательно, меняет свои предпочтения в сторону русских. Отказавшись от участия в совместном с маньчжурами походе на Кумарский острог, Гантимур навсегда покидает Маньчжурию и уходит вместе с сорока сагитированными им родами-улусами в уже российское Забайкалье.
Для Пекина это было реальным ударом. Ведь Гантимур не просто ушел к русским со своими людьми — он передал им свое, признаваемое маньчжурами, родовое право на забайкальские земли и земли верхнего Приамурья. С этого момента легитимность пребывания российских подданных на этих территориях стала неоспоримой. Теоретически царь мог претендовать также на правобережье Верхнего Амура, вплоть до глубинной Маньчжурии, где были «гантимуровы корни».
Маньчжуры, оправившись от потрясения, для спасения положения предприняли две меры. Первая вполне логична. Российской стороне был передан высочайший запрос-требование о выдаче «беглого» Гантимура цинской администрации. Грозили грозами и сулили выгоды. Очевидно, расчет был на то, что северные варвары могли не понять всей важности произошедшего и действительно выдали бы князя в обмен на какие-либо поблажки.
Логика второй меры противоречива. Опасаясь, что вслед за гантимуровскими и примкнувшими к ним даурами к русским перейдут остальные даурские роды, маньчжуры в спешном порядке организовали зачистку еще подконтрольной им территории от местного населения, переселяя его в районы, далекие от контактов с казаками и другими русскими. Причина понятна, но следствие сомнительно. Во-первых, таким образом цины расписывались в своем бессилии, во-вторых – незаселенная, пустая территория – своего рода приглашение, ибо «свято место пусто не бывает».
Интеллектуальные способности северных варваров маньчжуры недооценили. Поэтому они безрезультатно, но очень уперто, требовали выдачи Гантимура на протяжении двадцати двух лет, последние четыре из которых князя уже не было в живых. Успокоились цины только после подписания упомянутого «несправедливого» для русских Нерчинского договора, когда часть родовых гантимуровых владений в Забайкалье осталась за Россией, а из Приамурья царские подданные вынуждены были уйти.
Таким образом, можно назвать Нерчинский договор несправедливым вдвойне, так как заключен он был под давлением многократно превосходящей маньчжурской силы, собравшейся на северных границах после усмирения Китая, и, кроме того, грубо пренебрегал двумя сложившимися обстоятельствами: фактом освоенности отторгнутых земель русскими казаками и землепашцами, и добровольным переходом под российскую корону самого влиятельного из вождей местных племен.
В описанной ситуации, как ее не рассматривай, совершенно не наблюдается причин для оправдывания и тем более покаяния перед китайской стороной за последовавшие события, когда русские фактически ультимативно объявили, что они намерены вернуться на двести лет пустовавшие земли. Конечно, неоднозначным остается вопрос с уступкой России Уссурийского края, где казаки в 17 веке успели побывать лишь единожды, но разве это не подходящая замена упомянутой мной контрибуции за два века бесполезного владения маньчжурами отторгнутым Приамурьем?
Напоследок хочется посмотреть, что стало в России с бывшими маньчжурскими подданными, и примерить их судьбу на все угнанное в Маньчжурию население Приамурья.
История рода Гантимура в России не закончилась со смертью князя. Уже российский княжеский титул был пожалован ему и его потомкам по линии старшего сына Катаная, ставшим дворянами по самому почетному в России Московскому списку. Они стояли во главе забайкальских дауров-тунгусов свыше 230 лет, управляя хозяйственными и административными делами края и руководя защитой его рубежей во главе Тунгусского казачьего полка. Среди Гантимуровых и Катанаевых было немало известных людей, включая богатейших сибирских купцов, генералов, писателей и ученых, и даже обладательницу титула «Мисс Россия-2011».
Персона Гантимура вызывает ныне повышенный интерес представителей интеллигенции российских эвенков, бурятов и даже якутов, при этом все пытаются доказать соответственно даурские, монгольские, и саха-якутские корни легендарного князя. Так что его история еще может послужить мощным пропагандистским оружием в информационных войнах за принадлежность территорий, очередная волна которых, к сожалению, обязательно вспыхнет рано или поздно. Хотя, конечно, главным аргументом в спорах за землю всегда будет железо.
Кстати, занятно, что все историки едины в мнении об этимологии имени князя Гантимура: «железный внутри».
Другие статьи об истории российско-китайских отношений:
