Я впервые побывала в Китае больше десяти лет назад. С тех пор я периодически бываю в этой интересной стране, и мне остается только поражаться, как быстро здесь все меняется. Я культуролог, и прежде всего обращаю внимания на вещи, далекие от экономики, но в мире все взаимосвязано. И даже если не вдаваться в хитроумные цифры, по которым специалисты отслеживают изменения в экономике, то рано или поздно эта самая экономическая динамика, а иначе говоря — изменения в образе жизни, проявит себя на самом повседневном уровне.
Всегда у любого процесса, происходящего внутри общества и приводящего к его изменениям, есть символ, лаконичный и выразительный. Их может быть несколько, и как правило, они выкристаллизовываются по прошествии какого-то времени, но иногда их видно сразу.
И недавно меня озарило, что одним из символов именно экономических перемен, происходящих в Китае, а если говорить точнее, в больших городах, является — кондитерская. Да-да, открывающиеся на каждом шагу сетевые кондитерские, в которых можно купить коробочку печений за 3 доллара, или заказать небольшой, но стильный торт за 30 долларов. В них есть и круасаны, и чизкейки, и всевозможные муссы и пирожные. Есть пара лидирующих сетей, и еще пара-тройка второстепенных, устроены они все по одинаковому принципу — вся сладкая продукция делается здесь же, она разложена на полках за стеклом, вы берете поднос и пластиковые щипцы и набираете всего, чего ваша душа пожелает. Тут же можно взять кофе на вынос. Основные мотивирующие слова в рекламе кондитерских: «Модно. Вкусно. Полезно». Цены — по китайским меркам далеко не бюджетные, то есть удовольствие это пока не для всех, а для тех, кто уверенно стоит на ногах прежде всего в финансовом отношении. Поэтому основное слово тут все-таки «модно».
Возникает справедливый вопрос: «Ну и что такого особенного в этих кондитерских?». Дело в том, что в Китае изначальное отношение к самому понятию сладости как удовольствию принципиально другое, чем у нас или на Западе. Но так было до недавнего времени. Даже в Пекине еще несколько лет назад прекрасным украшением для кремового пирожного мог быть помидорчик-черри, и в ресторане могли подать картошку-фри, которую надо макать в карамель, пока она не остыла, и вообще за обычную сладость могло сойти вяленое мясо. Когда я угощала знакомых китайцев шоколадом, они не могли его есть, потому что для них он был слишком приторный. Проще говоря, культура наслаждения сладким десертом была в зачаточном состоянии.
Но с началом эпохи реформ в Китай медленно, но верно проникали различные привычные для нас, но совершенные новые для Поднебесной явления, и затронули такие культурные сферы, как мода, искусство, архитектура и кинематограф, но они были просеяны через крепкое сито многовековых традиций и были либо ассимилированы в соответствии с местными представлениями о том, как устроен этот мир, и развивались уже под влиянием «китайской специфики», либо так и остались чужеродными объектами и продолжали существовать в карикатурном виде и в некотором отрыве от существующей реальности.
Но брешь в этом сите все-таки была найдена, ею оказалось еда. Еда как удовольствие вообще — одно из ключевых понятий в китайской культуре. И недоедание предков большинства китайцев, которое длилось веками, их ограниченный рацион, дали о себе знать, когда появились возможности, дарованные свободным рынком. Если бы мир познавался на вкус, современные китайцы, стремящиеся иметь собственный автомобиль, айфон и айпад хотели бы, чтобы их жизнь была сладкой. И символом этой сладкой жизни стал иероглиф «тянь» — сладкий, и он, как и аналогичное слово в русском языке, может означать не только сладкий вкус, но и «сладость» вообще. Я все чаще вижу его в рекламе самых разных вещей, не имеющих никакого отношения к еде, но призванных стать символом сладкой жизни. А визуальным символом новой китайской «дольчевиты» стало то самое пирожное европейского типа, упоминание которого по легенде в своё время так разозлило французский народ, просивший простого хлеба.
Также не было привычки пить кофе. А какой чизкейк принесет радость без хорошей порции латте? Но если нация не имеет привычки пить кофе, это же настоящая катастрофа для таких «метастазных» сетевых компаний, как Старбакс и иже с ними, которые для меня являются символом безвозвратного ухода самобытности и приобщения к всемирному финансовому единообразию. Но дело даже не в кофе, а в набравшей уже приличные обороты у китайцев жажды сладкой жизни, в прямом смысле.
И это наводит на мысль, а не насаждается ли эта жажда сладости искусственно? Например, целые переходы в пекинском метро затянуты огромными постерами с надписью «Сладкая жизнь начинается здесь» с аппетитными фотографиями десертов или печений, завязанных ленточкой. Внимание — серия плакатов не рекламирует конкретной марки сладостей, это просто призыв употреблять изделия из твердых сортов пшеницы, символ, который по чьей-то воле должен отобразиться на подсознании тысяч горожан и гостей столицы, ежедневно проходящих по этому переходу. Может показаться, что я намекаю на некий демонический заговор мирового масштаба, но, отнюдь, нет. Это называется проще — экономическое развитие. Я хочу сказать, что в Китай пирожное пришло не в качестве простого бисквита с кремом, а сразу в качестве символа, и он заставляет людей не только идти в одну из сетевых кондитерских и покупать там тирамису за 15 юаней вместо, например, традиционных маньтоу за 3 юаня, он заставляет людей хотеть большего, что внешне найдет выражение в стремлении научиться играть в гольф, ездить на BMW, жить в кондоминиуме с охраной и бассейном, отдать детей учиться на виолончелистов и художников. Не это ли является лучшим воплощением экономической динамики на уровне повседневности? И получается, что работает та самая одиозная невидимая рука. История Китая в одном предложении: Крестьянин хочет есть, его сын-тракторист хочет велосипед и есть мясо, его внук-директор завода хочет Мерседес Бенц и есть ласточкино гнездо, а его внук-дизайнер — айпад-мини и чизкейк. И мы, культурологи, считаем момент, когда чизкейк становится символом, настоящим волшебством.