Перевод: “Нефритовые воды Рая” Май Цзя

hangzhou xihu

Май Цзя (麦家, 1964 — н.в.) — современный китайский писатель, лауреат литературной премии Мао Дуня. В плеяде ныне здравствующих авторов популярной литературы Май Цзя, безусловно, стоит в первом ряду. Это касается и его литературной отдачи, и социальной активности. Несмотря на то, что его произведения рассчитаны на широкий круг читателей и потому — весьма эклектичны, в них, все же, содержится немало ценных сведений. В качестве примера ниже приводится перевод его эссе, посвященного городу Ханчжоу и знаменитому озеру Сиху.

Mai Jia

Нефритовые воды Рая

На небе есть Рай, а на земле — Сучжоу и Ханчжоу (上有天堂,下有苏杭).

Эту фразу используют все кому не лень и по любому поводу, хотя по сути в ней нет ничего особенного. Кто не верит — пускай прочтет ее вслух и вслушается: ну как, осмысленно? Ничуть. Восемь общеупотребимых иероглифов, обычное противопоставление и щепотка детской рифмовки. В этом выражении нет ни изысканности, ни точности. Стих не стих, песня не песня… да и вообще — кто его придумал? Это и не цитата из какого-то известного произведения, и не высказывание великого человека — так, бродячая присказка, кирпич без стены. Еще раз спрошу: есть смысл? Нет его!

Не нужно быть слишком строгим, чтобы понять насколько эта фраза заурядна. Захочешь подробнее разобрать — например, проанализировать как стих, найти отличительные черты, переклички с традицией — не выйдет, она не принадлежит к числу именитых цитат. В ней есть разве что доля романтической бессмыслицы, наподобие детских песенок и сказок. Ну и куда это годится? Может ли у этого подобия стишка для самых маленьких иметься прообраз в древности? Могли ли наши предки, столь чтившие поэзию, изречь настолько блеклое выражение на презренном разговорном языке? Да они скорее бы приняли смерть, чем признали за собой авторство. Неудивительно, ведь это фраза на обычнейшем разговорном языке. Уму непостижимо, как ей удалось пройти невредимой сквозь толщу веков. Теперь же она стягом реет над всей Поднебесной, и ее не изъять из словаря поколений. Благодаря ей Ханчжоу буквально вознесся к плеядам созвездий и подобно Большой медведице тысячелетиями приковывает взгляды людей. Конечно, для города это большое — неиссякаемое счастье. Такое счастье, что свались оно на голову одному человеку, тот уж непременно уподобился бы небожителю, познав пределы времени и пространства. Он бы вобрал в себя свет луны и солнца и стал равновелик горам и рекам. Потому, даже будучи разделенной с Сучжоу, эта честь вознесла Ханчжоу до небывалых высот.

Но все сказанное не снимает главной проблемы: эта фраза всего лишь сотрясание воздуха, однажды покрывшееся позолотой и теперь уже неистребимое. В чем же причина? А причина в озере нефритовой воды, Западном озере — прославленном Сиху. Оно, словно красавица Си Ши, прекрасно во всяком обличье. Си Ши же была воистину обворожительна, ее стан сводил с ума, ее лик затмевал луну и звезды, кто бы осмелился бросить ей вызов? Сиху! Су Дунпо полагал, что оно в самом деле не уступает красою Си Ши. Не слишком ли это романтично? Ничуть, и свидетели тому холмы, окружившие озеро, и кристально-чистые его воды. Склоны вокруг Сиху пронизаны утонченными ароматами, зеленея весной и скрываясь в тумане по осени; мягкая озерная гладь чуть колеблема ветром и без труда вмещает небесный свет. Вершина к вершине, волна к волне, всем им не впервой становиться источником вдохновения для поэтов. Всех их достоинств не перечислить, скорее иссякнет тушь и бумага; нам остается лишь полной грудью восторгаться этими видами, лелеять их лучшими поэмами и песнями.

Юго-Восток — край досточтимый.
Виды столицы Сань У восхищают.
Издревле славным зовется Цяньтан!

Дымкой подернуты ивы как будто,
в росписях ярких резные мосты,
створки от ветра дома заслоняют
темно-зеленые — многие тысячи
разных родов проживают здесь вместе.

Небо затронуть готовы деревья,
все вдоль песчаной косы растянулись —
пена ее словно кутала в иней —
дали покрыли безбрежные волны.

Рынок раскинулся, жемчугом полный,
семьи в достатке — повсюду шелка,
красок избыток, товаров несчетных!

Малое озеро есть и большое —
тянутся горные цепи по кругу,
необычайно ясны, и на склонах
осенью — вновь плодоносит корица.

Солнце мелодию флейте подарит.
Вечером — новый мотив, и спокойно
лодку почтенный рыбак направляет.
Девушки, лотос сбирая, смеются.

Войско огромное, с ним полководец —
флейте внимают и барабанам
как опьяненные — море знамен!

Следующий день мне рисует рассвет —
как прибуду в столицу — похвалюсь повышением.

Этот стих принадлежит перу современника Су Дунпо, почтенному Лю Юну и называется «Смотрю на морской прилив». Под словом «Цяньтан» в нем подразумевается Ханчжоу, а «малое и большое озеро» — ничто иное как указание на Сиху. Лю Юн сам некогда жил там, и у него было особое отношение к этому месту. Ему как никому доселе удалось в нескольких строках описать все достоинства Ханчжоу и Сиху — оттого все образы стихотворения наполнены живым чувством.

Но больше всего заслуживают внимания строки о корице и лотосах. Через них гений поэта оказал влияние на сам ход истории. По легенде, Ваньянь Лян, глава государства Цзинь, услышав эти строки так восхитился Сиху, что начал вынашивать планы вторжения на юг, а впоследствии — осуществил задуманное. В 1162 г. он обрушил всю мощь своего войска на процветающую Южную Сун. Иными словами, именно те злосчастные восемь иероглифов послужили причиной кровопролитной войны. Гоуцзянь, ван царства Юэ, таким же способом подослал Си Ши к У-вану в качестве наживки и воспользовавшись слабостью правителя — захватил его царство. В этих примерах немало общего.

Красота может послужить предлогом к войне, а может и предотвратить ее. Перед улыбкою Си Ши сражения исчезают без следа, а Сиху расцветает вновь. Но это не умаляет достоинств самого Западного озера. Все его смиренное величие видно в полной мере лишь на фоне кровопролитной бойни. И все же, если сравнивать Сиху и Си Ши, кто из них возьмет верх? Нет, в этой битве не может быть победителя. Попытку такого сравнения можно встретить, например, в четверостишии ученого мужа, коим был Су Дунпо. Вот эти строки:

Поднимается солнце над утренним прудом;
поволокою ливень нагорья покрыл:
лишь Сиху и Си Ши не уступят друг другу —
во всю пору красой несравненны они.

В них слышен не пустой отзвук романтизма, но воплощение совершенства, даже эху войны не осквернить его. Что ни говори, но все так и есть. Но если быть до конца честным, между стихом Су Дунпо (1071) и вторжением правителя царства Цзинь (1162) пролегает почти столетняя пропасть. Получается, последний своим походом лишь пуще прежнего подтвердил и без того несравненную красу Сиху. Сейчас кажется странным, что удостоверить слова предшественника можно было лишь таким разрушительным способом.

Но переместимся на 775 лет вперед, в 1937 год, когда затянутый пороховым дымом Ханчжоу погрузился в хаос войны. На этот раз виновником столкновения были ненавистные японские демоны, которых жители Ханчжоу называли «япошками». Подготавливая Второе Шанхайское сражение, япошки отрезали наш тыл: в августе означенного года сотни боевых самолетов поднялись в воздух, чтобы в течении десяти с лишним дней рейдами подвергнуть Ханчжоу разрушительным бомбардировкам. Их боеприпасам не было числа: если верить новостям, на территории города до сих пор можно найти неразорвавшиеся «смертельные дары» того времени — на них до сих пор можно распознать клеймо изготовителя. В те дни они словно трупы валились с небес — даже не взрываясь, они повергали в ужас. Остальные же сотрясали землю и воздух, унося несметное количество жизней, обращая жилища в руины. В считанные дни Рай на земле стал призраком самого себя. На сколько хватало взора простирались развалины, улицы наводняли мертвые тела, выжившие же теснились в страхе. Кто мог спастись — бежали без оглядки, оставались лишь старики и калеки. Если бы само Сиху могло покинуть эти края, оно вряд ли бы медлило. Но оно не могло и потому — должно было встретить свою судьбу вместе с кучкой пожилых и немощных людей, покорившись воле злодея.

Ханчжоу того времени составлял всего лишь одну пятую от нынешней площади города, но древнее Сиху пребывало неизменным, и то же справедливо для окружающих его достопримечательностей. Дамба Су, дамба Бай, «Сломанный мост», мост Силин, мост Вансянь, мост Цзиньдай, мост Нефритового пояса, мост Солань, «Три пруда завлекающие луну», плес «Осенняя луна над мирным озером осенью», курган Жуань-гуна, беседка Хусинь, могила госпожи Су, «Иволги, поющие в ивах» у врат Цинпо, храм Цянь-вана, «Общество резчиков печатей Силин», могила Цю Цзинь, беседка Фанхэ, ресторан Лоуванлоу, ресторан Тяньвайтянь, а также южная хижина Байюнь, Пионовая беседка, буддийский храм Цзинцун, храм Баоэнь, пещера Гуаньинь, северная пагода Баошу, беседка Шуанлин, «Храм в холмах», пещера Шуанлин, пещеры Цися… Все это в совокупности зовется: «Одна гора — две луны», «Две дамбы — три пагоды», «Три храма — шесть мостов», «Девять ручьев — восемнадцать пещер». Все это есть и сейчас. Возвращаясь мыслями на несколько десятилетий назад, можно вспомнить и об именитой пагоде Лэйфэн, но в тридцатые от нее осталась лишь груда камней. Интересно, что момент ее обрушения зафиксирован с практически документальной точностью: Юй Пинбо — жена поэта Юй Цюйюаня — была очевидцем крушения. Из западного окна их дома она наблюдала крушение древней башни, и потому в истории навсегда уцелело это мгновение: 25 сентября 1924, один час, сорок минут.

В августе 1937 года под вражескими бомбардировками Сиху был подписан смертный приговор. Все достопримечательности, простоявшие бок о бок с пагодой Лэйфэн долгие годы, вместе с ней смотревшиеся в нефритовые волны, всем им предстояло разделить ее трагическую участь. Нужно отдать должное жителям Ханчжоу — покидая родные края, оставляя позади город во имя спасения своих жизней, они не забыли о Сиху. Мужчины и женщины, старики и дети, все они, прежде чем ступить на дорогу разлуки, подобно закатной дымке собирались у вод озера. Со священным трепетом, каждый как мог благословлял его и просил окрестных духов уберечь вверенный им пейзаж. Если бы люди могли выбирать, что им забрать с собой: фамильные ценности или Сиху, выбор бы неизменно пал на последнее. Но не было тех ладоней, что вместили бы целое озеро, оставалось лишь охватить его на прощание взглядом в последний раз. Последний вне зависимости от того, удастся ли им спастись. Даже если однажды им доведется вернутся назад, кто знает, во что превратит Сиху вражеский огонь? В тот горький день лучше будет и вовсе не смотреть на эту груду изуродованных руин.

Все пропало, все потеряно, все кончено — прощай, Сиху!

Мало кто мог подумать тогда, что атаки япошек обойдут Сиху стороной. А меж тем, так и произошло. Восемь сотен му водной глади и даже прибрежная зона с ее знаменитыми видами остались нетронутыми. Дома остались домами, сады — садами, мосты — мостами, дамбы — дамбами, не было свалено ни одного дерева, не было сорвано ни одного цветка. Все сохранилось в первозданном облике, точно озерный край и вправду был под защитой духов.

Но какому же именно духу Сиху обязано сей щедростью? Ханчжоусцы решили добраться до сути, чтобы отплатить благодетелю по достоинству. Однако выяснилось, что то был не дух-покровитель, но демон — пристало ли воздавать ему хвалу? И у демона было имя: Иванэ Мацуи. Сперва он руководил экспедиционными силами Шанхайского округа, а впоследствии был назначен главнокомандующим центральным фронтом. Получается, он был не рядовым демоном, но их главарем! Подлинным дьяволом! Тем летом он как раз находился на военном корабле близ Шанхая, снедаемый жаждой убийства, желая направить в бой орудия истребления и поскорее собрать кровавую жатву.

Немыслимо, но именно милостью дьявола было спасено Сиху. Так получилось, что когда он уже планировал очередной налет, к нему внезапно пожаловал один младший товарищ. Кто именно это был до сих пор остается загадкой, ясно лишь то, что его мнение было значимо для Мацуи. Пришедший все твердил о своей любви к Китаю — его россказни уже не первый раз вставали поперек горла у верхушки японских милитаристов. Кроме того, он заверял, что провел длительное время работая под прикрытием в окрестностях Шанхая и Ханчжоу. Как бы то ни было, итогом их тайного совещания стало нанесение на стратегическую карту красной запретительной линии для бомбардировщиков. В ее границах оказалось Сиху и его прибрежная зона со всеми историческими достопримечательностями. Также на карте добавился комментарий самого Мацуи: «Сиху прекрасно — не бомбить. Нарушителей ждет трибунал».

Сейчас уже не так важно, с кем именно беседовал Мацуи, важно то, что линия была начерчена его рукой и означала его приказ. Именно она подобно золотому посоху Сунь У-куна сохранила Сиху. Красная линия — прекрасная линия — вечная линия, словно божественный сполох, словно граница между инь и ян. Небесным заслоном ты отделила Рай от Ада: вне тебя — пламя пожара, безумие плоти и крови, в пределах тебя — спокойствие лазурных вод.

Случай августа 1937 года в Ханчжоу — уникален, нечасто в истории можно встретить такой контраст между войной и миром. В этом есть что-то неправдоподобное, что-то невыразимое… Но есть и то, что бесспорно: своим чудесным спасением Сиху еще раз подтвердило свой статус прекраснейшего из озер.

Годы уходят невозвратно. Некогда Сиху было яблоком раздора, после — заставило смилостивиться палача. Две этих истории эхом перекликаются сквозь толщу времен. Вместе они провозглашают: «озеро сие несравнимо». Оставим же эту геральдическую надпись векам, дабы хранилась она наподобие прославленных стихов, ибо сколь бы ни был этот текст длинен, красоты Сиху ему не исчерпать.

20 апреля 2007

Ссылка на оригинал.

Для заглавной иллюстрации использовано фото chinaclickgo.com.

Авторы и переводчики: Иван Алексеев и Роман Лашин

Другие художественные переводы на Магазете.

Вам понравилась наша статья? Поделитесь ею в соцсетях (достаточно кликнуть на иконку внизу страницы).

Если вы хотите быть в курсе наших публикаций, подписывайтесь на страницу Магазеты в facebookvkinstagramtelegram и наш аккаунт в WeChat — magazeta_com.