Читатель Магазеты lj-user vsegda_zhivoy опубликовал в сообществе ru_china…
Избранные главы из книги архимандрита Авраамия «Краткая история Русской православной миссии в Китае», написанной в 1913 г. к 300-летию миссии. Книга переиздана в Москве, в 2006 г., в составе сборника «История Российской духовной миссии в Китае 1685-1956 гг.».
Думаю, что китайским читателям будет интересно почитать эти главы, поэтому переношу их в Магазету (ЖЖ, как известно, в Поднебесной не фурычит).
С 1644 г. в Китае произошла перемена минской династии на маньчжурскую. Представители нового дома естественно должны были относиться с особой привязанностью к своей родине, соседней с Сибирью, и , следовательно, с энергиею противодействовать поступательному движению русских к Маньчжурии. Кроме того, маньчжуры присвоили себе права верховной власти над всем течением реки Амура.
В то время Ярофей Хабаров с войском занял Албазин, даурский город, и засел в нём. В 1651 г. Албазин представлял из себя острог, обнесённый палисадом, и служил исходным пунктом для экскурсий его гарнизона вдоль реки. Первый император маньчжурской династии Шунь-чжи в 1651 г. отправил к Албазину тысячную армию. Разогнав беспокойных соседей, китайская армия некоторых из них увела военнопленными в Пекин; но крепости Албазинской не разорила, так как она стояла на нейтральной земле. По удалении китайского войска, албазинцы снова заняли прежние свои поселения и укрепились в них.
Удаляясь на Амур, пятидесятник Никифор Черниговский с товарищами увлёк с собою против соли строителя киренского монастыря старца Гермогена. В 1666 г. последний жил в Албазине среди русских, а в 1671 г., с согласия всех албазинских казаков, заложил монастырь во имя Всемилостивого Спаса, немного выше Албазина, при урочище Брусяном Камне. Его же старанию нужно приписать построение тогда же в Албазине церкви Воскресения Христова. В Албазине было учреждено воеводство с подчинением последнему всего приамурского края, а город получил герб – орла с распростёртыми крыльями, с луком в левой и стрелою в правой руке. Первым воеводою был назначен Алексей Толбузин, прибывший в Албазин в 1684 г.
Убедившись в невозможности взять Албазин малой силою, богдыхан Кан-си не пожалел издержек. С сухого пути были проложены станции, – на Сунгари, впадающей в Амур, был выстроен целый флот; на самом Амуре, ниже Албазина, воздвигли крепость. Сделаны были огромные запасы провианта для действовавших войск. При множестве пушек, отлитых католическими миссионерами (особенно Вербье), набрали солдат не только в Маньчжурии, но и внутри собственного Китая. Всего войска было 15000 человек со 100 пушками и 50 осадными орудиями, под предводительством генерала Ланьтаня. И вся эта армия шла против небольшого острога, в котором, кроме пашенных людей и женщин с детьми, сидело всего 450 казаков с 3 пушками и 300 ружьями.
Начавшийся штурм продолжался сутки и был отбит русскими. Тогда Ланьтань прибег к зажигательным снарядам; приступив к острогу 1 июля, китайцы заровняли вал, навели щиты и из них стали снова производить пальбу, пуская в острог, вместо ядер, наряженные огнём стрелы. Гарнизон Албазина, потеряв 100 человек, оборонялся каменьями, после того как у него напоследок вышел весь запас пороха и свинца.
Во время осады строитель Гермоген, старец Соловецкого монастыря Тихон и священник Максим Леонтьев много помогали советами воеводе Толбузину. Видя безуспешность неравной борьбы, они, вместе с обывателями, упросили последнего сдаться на капитуляцию с правом свободного пропуска жителей и гарнизона в Нерчинск. Китайцы выпустили из Албазина весь гарнизон и жителей. Опасаясь обвинения в начатой войне, особенно если бы она приняла для китайцев неблагоприятный оборот, Кан-си наперёд приказал обращаться с русскими пленными как можно мягче, не делать им никакого вреда, а предложить – или вернуться в Якутск или Нерчинск, или поступить к нему подданство. На такой вызов откликнулось только 45 человек с несколькими женщинами и детьми. Собственно говоря, это были полудобровольные пленники. Остальная часть албазинцев (около 300 человек) были свидетелями разрушения церкви и города, а затем под предводительством Толбузина отправилась в Нерчинск, питаясь дорогою кореньями и ягодами. Китайцы провожали их на расстоянии около двухсот вёрст.
Положение албазинцев в Пекине. О. Максим
Русские военнопленные при выходе своём из Албазина взяли с собою из крепостной церкви бедную церковную утварь и в числе икон образ святителя Николая Мирликийского, Можайского типа; а также увлекли с собой насильно и священника о. Максима Леонтьева. В конце 1685 г. албазинцы прибыли в Пекин и были приняты ласково добродушным богдыханом, которому лестно было похвалиться пред народом такими отчаянными храбрецами. Кан-си поселил их в самом Пекине, на так называемом «берестовом урочище» (хуа-пи-чан), в северо-восточном углу столицы, у самой городской стены. Спустя немного времени после поселения русских в столице, богдыхан повелел очистить стоявшее на этом месте буддийское капище, окружённое домами обывателей, и отдал его во владение албазинцам, которые переделали его в часовню. Сами же они были причислены к наследственному военному сословию, занимавшему видное положение в империи, именно к жёлтому с каймою маньчжурскому знамени, и были записаны в роту Гудэй, организованную в 1649 г. Эта рота, вероятно, была навербована из потомков русских пленников и потому называлась «русскою». Потомственным начальником этой роты был назначен Улангэли, под команду которого и вступили албазинцы во главе с их старшиной Василием. Наравне с другими солдатами они получили казённые квартиры, деньги на первоначальное обзаведение, денежные пайки и содержание рисом, а также по наделу пахотной земли и под кладбище; последнюю вне города, за северо-восточной башнею. Наконец им были даны жёны из китаянок.
Последняя мера, после всяких льгот, едва ли не была одною из главных причин быстрой нравственной порчи наших казаков. Жёны язычницы внесли полную дисгармонию в их семейную жизнь. Китайская одежда, пища, помещения, служба, связи, знакомства, – всё это раскрыло пред албазинцами иной мир, влило в них чуждый дух и постепенно вытеснило в потомстве их всё родное русское. Уже в половине XVIII столетия сложился тип пекинского албазинца, не знавшего никакого ремесла и , по службе в императорской гвардии, считавшего всякое полезное занятие не достойным себя. От этого он, по примеру своих языческих сослуживцев, обеднял несмотря на большое жалованье, доходившее в иных семействах до 15 р. в месяц, несмотря на готовое содержание и удобные квартиры. Нерасчётливый, занятый собой и своим благородством, грубый, необразованный, суеверный, вероломный, лукавый, не знающий чем избавиться от тяготевших над ним свободного времени и несносной скуки, постоянно слонявшийся по улицам, гостиницам и театрам, куривший подчас опиум, пускавшийся в азартную игру и другие преступные развлечения, большой душою и телом, он скоро очутился в неоплатных долгах у столичных ростовщиков, став в конце концов притчей во языцех. Замечательно, что такой тип албазинца удержался во всё протяжение истории Миссии, – до тех пор пока не был введён облагораживающий труд с открытием торгово-промышленных учреждений при Миссии.
При сношениях России с Китаем албазинцам, благодаря их знанию китайского языка, суждено было начать и отчасти выполнить роль первых русских толмачей или драгоманов. При ежегодном почти появлении в Пекине русских караванов, заключавших в своём составе по несколько сот людей, албазинцы вступали в живой обмен мыслей со своими соотечественниками, руководили ими при знакомстве с китайскими купцами и при обоюдной мене товаров, водили по городу и показывали землякам достопримечательности столицы, рассказывали о пекинских новостях, наконец, вместе пировали и угощались с ними. Для русских приезжих был отведён китайским правительством особый двор и отдельное приказчичье кладбище, лежащее за городом, рядом с албазинским, прямо против угловой северо-восточной башни. До открытия богослужения в Албазинской часовне и храме, русские ходили к богослужению в один из католических храмов (Южный) – «Нань-тан».
Ещё более сильною связью албазинцев с Россиею была связь религиозная, выражавшаяся в участии их материальными пособиями и личным трудом при устроении первой их часовни и церкви, которая снова была ими выстроена после землетрясения 1730 г. Эта связь поддерживалась в них и посещением ими богослужения. За неимением у их пастыря, о. Максима, специальных помощников обязанности чтецов и певцов, а также церковного старосты исправляли сами албазинцы. И такое участие их в богослужении в православной церкви проходит через всю 200-летнюю историю Миссии. Поэтому в первое время задача миссионерской деятельности их пастыря была проста, она ограничивалась только богослужением и совершением треб, и осложнилась к концу его почти 30-летнего пребывания среди них, когда ему пришлось заботиться о спасении помрачавшегося образа Божия в потомстве албазинцев. История не может не оценить его заслуг ещё и потому, что о. Максим прибыл в Пекин уже немолодым. По одному свидетельству от 1699 г., он уже тогда был стар и плохо видел. Между тем на помощь и смену ему не посылали никого из России. При некоторых караванах, приходивших в Пекин, бывали и священники, но они не оставались там долго и притом не имели дозволения от китайского правительства отправлять открыто богослужения.
Отец Максим продолжал свою пастырскую деятельность до самой своей кончины, последовавшей в 1711 или 1712 г. В этот период времени он поддерживал в албазинцах православие постоянным богослужением, требами и проповедью. После получения казаками от богдыхана буддийской кумирни, о. Максим обратил её в часовню во имя святителя Николая Мирликийского Чудотворца. Эту часовню китайцы называли Ло-чамяо. В ней православный пастырь совершал богослужения до 1695 г. В этом году Тобольский митрополит Игнатий (1692-1700), получивший сведения о положении албазинцев и их пастыря в Пекине, отправил к ним верхотурского священника Григория и тобольского диакона Лаврентия с антиминсом, св. миром, богослужебными книгами и церковной утварью. Для подкрепления православного миссионера, преосвященный Игнатий написал о. Максиму грамоту, в которой преподал благословение и разрешение устроить и освятить храм во имя св. Софии, Премудрости Божией, подобно тому, как в Константинополе, в Киеве, Новгороде и других главных городах при начале в них христианства строились софийские храмы. Архипастырь писал: «О Святом Духе сыну и сослужителю нашего смирения, проповеднику Святаго Евангелия в китайском царствии, благоговейному иерею Максиму Леонтьеву и всем православным христианам, обитающим в китайском царствии, архипастырское благословение < …> Радуюся аз о твоем исправлении; аще и в плене пребываеши, но сам, с Божиею помощию, пленяеши человеки неведущия в познание евангельския правды: и сего ради, возлюбленне, да не смущается, ниже да оскорбляется душа твоя и всех пленных с тобою о вашем таковом случае, понеже Божия воли кто противитися может. А пленение ваше не без пользы китайским жителям, яко Христовы православныя веры свет им вами открывается, и вам спасение душевное и небесная мзда умножается». Перечислив затем лиц, о которых о. Максим должен был молиться за литургией, митрополит Игнатий приказал прилагать прошение и о китайском императоре: «молитися сице после государских ектений: еще молимся Господу Богу нашему помиловати раба своего (имя рек) богдыханова величества, как его в титулах пишут, умножити лета живота его и даровати ему благородная чада в наследие рода их, и избавити его и боляр его от всякия скорби, гнева и нужды и от всякия болезни душевныя и телесныя, и открытии им свет евангельского просвешения, и простити ему всякое прегрешение, вольное и невольное, и соединити его святей своей соборней и апостольской церкви, яко да получит и царствие небесное».
Подкрепленный такими утешительными советами сибирского архипастыря, о. Максим, с посланными из России священнослужителями, освятил в 1696 г. албазинскую часовню во имя св. Софии, Премудрости Божией. Но эта первая православная церковь в Пекине долго называлась Никольскою от чтимого албазинцами образа св. Николая. В ней, с 1696 г., началось неотпустительное совершение о. Максимом божественной литургии и святых таинств.
Поучая албазинцев истинам святого евангелия, о. Максим нёс с ними и труды жизни. Так, во время одной войны китайцев с калмыками, он ходил с ними в поход, наперёд остригши голову по-маньчжурски. Наставления о. Максима не в состоянии были предохранить албазинцев от языческого влияния. Мало того, дети самого о. Максима не чужды были некоторых суеверий китайского язычества.
Со смертью албазинского пастыря для малой общины православных русских в Пекине, «хромавших уже на обе плесне», наступил критический момент серьёзной опасности быть поглощёнными язычеством. В счастию их, русское духовное и светское правительство заранее уже озаботилось обеспечением их будущей судьбы и «во время благоприятно» послало им нравственно-религиозную помощь.
