Движение 4 мая: демократия и наука сто лет спустя

В этом году Китай отмечает столетний юбилей Движения 4 мая – одного из важнейших событий истории 20-го века, чьи плоды и последствия можно легко проследить в современной народной республике. Трудно судить, насколько широко обсуждают столетие новой культуры в китайском обществе. Юбилейные мероприятия стоят в официальной повестке дня, но протокольные речи не отражают всего спектра мнений, который существует в отношении Движения и его роли в истории. Чтобы немного разобраться с событиями столетней давности и их проекцией в современном Китае, читайте перевод статьи китайского астрофизика, эмигрировавшей в США, Чэн Янъян “Protesting In The Name Of Science: The Legacy Of China’s May Fourth Movement”, опубликованной на сайте SupChina.

Когда я прощалась со своей семьей, покидая Китай летом 2009 года, я гордо заявляла, что еду в США заниматься наукой и быть свободной. Мама, которая всегда с сомнением относилась к моему выбору естественных наук вместо более “женственной” дисциплины, все-таки больше обеспокоилась моей второй целью. “Что ты имеешь виду под свободой? Что ты будешь делать, когда ты будешь “свободной”?”

“Занимайся своей профессией, – предупреждала меня мама. – Не говори о политике. Не участвуй в политической жизни. Никогда не выходи на уличные демонстрации, даже в качестве зрителя”.

Какова роль ученых в государственных делах? Насколько тесно наука и свобода связаны между собой? В стране, которую я покинула десять лет назад, в начале прошлого века в науке видели призыв к обновлению нации. В течение последующих десятилетий наука служила основанием для политической борьбы. Ее провозглашали самой эффективной силой и клеймили как контру. Ее одновременно почитали и очерняли. В течение века после Движения 4 мая поколения китайских интеллектуалов выступали с протестом от имени науки. История их триумфа и трагедии – это пример выступления отдельного человека против государственной мощи, вопрос противопоставления гуманистических ценностей против технологических возможностей и поиск универсальной истины в рамках национальной идентичности.

“Мы верим, что только эти два благородных мужа смогут спасти нас от мрака, окутавшего Китай, — и в политике, и в вопросах морали, и в интеллектуальной и духовной жизни. Чтобы поддержать этих двух мужей, мы готовы выдержать любое давление со стороны государства или любые атаки со стороны общества. Даже кровопролитие и мучения не заставят нас отказаться от них”.

Когда Чэнь Дусю написал эти слова на страницах “Новой молодежи” в январе 1919 года, он имел в виду не двух реальных людей, а абстрактные концепции – “господина науку” и “господина демократию”.

Первые десятилетия 20-го века в Китае были временем огромных потерь и бесконечных возможностей. Иностранные вторжения и внутренние потрясения прикончили последнюю династию, но никто не знал, какую китайскую нацию надо строить на обломках империи. Даже сами идеи нации и народа, отделенные от трона, были сконструировано заново. Единственной определенностью была слабость Китая, пострадавшего от разоряющих поражений на поле боя и унизительных договоров. Призыв к “самоусилению” начался в середине 19-го века вместе с изучением передовых технологий из стран Запада и продолжился с государственными реформами и свержением тысячелетней имперской системы. К тому моменту, когда в 1915 году Чэнь основал первый в своем роде литературный журнал, революция уже происходила в самом сердце китайской культуры.

Как и многие прогрессивные интеллектуалы его эпохи, Чэнь призывал к “разрушению перед строительством” нового Китая. Впечатляющий массив естественнонаучных исследований прошлого был признан суеверием и псевдонаукой, частью “сгнившей и разложившейся” культурной ноши, которая удерживает страну в прошлом. Порвав с традиционным образованием, современная наука пришла в Китай прежде всего как импортированный с Запада продукт, который хлынул с потоком новых идей в литературе, образовании и государственном управлении.

Движение за новую культуру достигло своей кульминации 4 мая 1919 года. Тысячи студентов-патриотов вышли на улицы в знак несогласия с решениями Версальской конференции, согласно которым Япония получила право занять бывшие немецкие концессии в Китае. Собравшись перед Воротами небесного спокойствия, студенты осуждали империалистическую агрессию и бездействие националистического правительства, призывая “господина науку” и “господина демократию” спасти их изувеченную родину.

Трудно переоценить важность Движения 4 мая в современной китайской истории. Волнения интеллектуальной элиты, в сочетании с духом массового восстания напрямую способствовали созданию КПК в 1921 году. Октябрьская революция, которая свергла русского царя за несколько лет до этого, сделала новую теорию коллективизма особенно привлекательной для тех в Китае, кто потерял веру в коррумпированное и диктаторское правительство националистов и был открыт к новым идеям для спасения своей страны.

Чэнь Дусю был одним из основателей КПК. Расцвет мысли во время Движения за новую культуру был ценным моментом для свободного исследования, но срочность национального спасения не позволила обсуждениям лучшей формы правления остаться исключительно академическим упражнением. Несмотря на космополитные идеалы науки и демократии, личное просветление вскоре вылилось в коллективное рвение.

Когда пекинские студенты скандировали его имя как спасителя нации, длинная темная тень “господина науки” уже была разоблачена на полях боя в Европе, где современные технологии оказались средствами массовой резни. Став свидетелями катастрофических последствий Первой мировой войны, некоторые китайские интеллектуалы стали задаваться вопросами о всесилии западной науки и обращались к принципам традиционной китайской философии, чтобы аргументировать более гуманистичный путь развития. То, что позже стало известно как “Споры о науке и философии жизни”, продолжалось в начале 1920-х годов с участием некоторых лидеров только основанной КПК. Марксизм претендовал на объективность и научную истину, а коммунистическая партия позиционировала себя как партия за науку и партия за современность. “Господин наука” стал солдатом Красной Армии.

Пока различные политические фракции боролись за власть в Китае, они все больше становились похожи на врага, против которого они выступали: жестокого, параноидального и авторитарного. В значительной степени разочарованный в идеологической негибкости коммунизма и политической тирании Сталина и Мао, Чэнь Дусю был оттеснен от руководящих постов в партии за “правый оппортунизм” в 1927 году. Первый генсек КПК прожил свои последние годы нищим школьным учителем, преследуемым духом “господина демократии” и пытающимся найти утешение в классических китайских текстах, которые он так остервенело порицал.

Спустя тридцать лет после студенческого призыва к науке и демократии во имя спасения Китая, коммунисты победили гоминьдановцев в Гражданской войне. В декабре 1949 года только что основанная КНР объявила 4 мая “Национальным днем молодежи”.

Движение 1919 года было важным и для партийной истории, но воспоминания о нем должны быть тщательно отсортированы. Свободный дух 4 мая противоречил идеологически догмам, насаждаемым новым правительством. Многие из центральных фигур Движения, вроде Чэнь Дусю весьма усложняли жизнь, так как они не вписывались в упрощенную официальную историю. Когда революционер становится диктатором, он слишком хорошо понимает, как его собственный путь к власти является угрозой для власти, которой он сейчас обладает.

Давно отказавшись от демократического пути, партия назначила науку главным подтверждение своей легитимности: если наука означает одну и только одну истину, то тогда партия науки должна быть одним-единственным правителем. Во имя науки правительство Мао проводило смелые кампании по укреплению нации и своей собственной власти. Научные дисциплины, содействующие национальной безопасности, такие как космическая и ядерные программы, оказались в приоритете. От строительства дамб до выравнивания гор, борьба с природой велась от имени пролетарской революции, иногда с катастрофическими последствиями. Большой скачок вызвал массовый голод, который стоил жизни десяткам миллионов людей в Китае. В волнах идеологических кампаний с середины 1950-х независимая мысль была признана реакционной, а наука стала синонимом политической корректности.

Во время Культурной революции все традиционное было признано антинаучным и поэтому контрреволюционным, в то время как все западное, включая современную науку, оказалось буржуазным и поэтому также контрреволюционным. Школы были закрыты. Книги сжигались. В течение нескольких лет в конце 1960-х партия науки практически уничтожила науку в Китае.

Как примечательная ирония судьбы, эзотерическая теория несохранения четности была признана пылкими революционерами и использовалась как оружие в борьбе с другими разделами науки. Теория в физике малых частиц, опровергающая “закон сохранения четности” во Вселенной, была предложена китайскими физиками Ян Чэньнином и Ли Чжэндао, когда они работали в США, она сделала их первыми Нобелевскими лауреатами китайского происхождения. В своих путешествиях по Китаю в начале 1970-х, Ян Чэньнин, тогда уже натурализованный гражданин США, встречался в высшим китайским руководством, включая и самого Великого кормчего. Помимо национальной гордости и политического влияния, с которыми связывали двух ученых, восторженные партийные функционеры в их родной стране быстро заявили, что если можно опровергнуть симметрию вселенной, то какой закон природы нельзя будет разрушить в народной революционной борьбе?

Признанный “классовым врагом” и сосланный на тяжелые работы как и большинство его коллег, физик Фан Личжи проводил свободное время от работы на фабрике, изучая астрофизику и космологию. В 1972 году, когда лихорадка Культурной революции пошла на спад и было восстановлено издание журнала “Физика” , Фан Личжи опубликовал статью под названием “О космологическом решении проблемы излучения материи и абсолютно черного тела с помощью скалярно-тензорной теории”. Это была первая публикация по современной космологии в Китае, что вызвало шквал критики в политических кругах. “Его яростно критиковали за статью”, – вспоминает физик Ли Шусянь — вдова Фан Личжи. “Люди говорили, как космос может иметь математическое решение? На все вопросы во Вселенной ответ давал марксизм”.

В своих воспоминаниях Фан Личжи отмечает, что от Ватикана до Советского Союза космология часто была рискованным предприятием, где движения звезд противоречили религиозной доктрине или политической идеологии. Поиск научной истины в противовес политическому давлению уже был формой протеста.

К 60-й годовщине Движения 4 мая Мао умер, политический фанатизм пошел на убыль, а страна нуждалась в восстановлении после десятилетий самоинициированного разрушения. В дополнение к экономическим реформам, научное развитие и свобода мысли еще раз были призваны для спасения изувеченной нации.

После политической реабилитации в 1980 году Фан Личжи был выбран в члены Всекитайской академии наук, а четыре года спустя стал исполнительным заместителем ректора Университета науки и технологий КНР. “Наука, демократия, творчество и независимость” были его девизом в развитии университета.

Будучи всемирно признанным астрофизиком и общественным деятелем, Фан Личжи провел во всему Китаю бесчисленное число публичных выступлений, призывая к демократии и соблюдению прав человека. Выступая в Академии наук в 1985 году с речью “О гражданских обязанностях ученых”, Фан Личжи сказал выпускникам, что работа ученого не ограничивается “сидением за столом”, она должна включать и социальные проблемы, и участие в демократическом управлении.

4 декабря 1986 года Фан Личжи выступил с его самой знаменитой речью перед предстоящими выборами городского совета в западном районе Хэфэя, где расположен Университет науки и технологий: “Я не думаю, что демократия даруется сверху вниз. За нее борются снизу вверх”.

На следующий день студенты из Университета науки и технологий и других местных вузов сформировали четырехтысячную демонстрацию на улицах Хэфэя, протестуя против местного совета и бессовестных выборов. Это стремительно вызвало похожие демонстрации по всему Китаю. К концу декабря волна протестов прошлась с юга Янцзы до столицы.

Правительство ответило быстро и решительно. В “борьбе против буржуазной либерализации” — протестующих разогнали силой. Лидеров студенческих выступлений арестовали. Фан Личжи был уволен из Университета науки и технологий и был отправлен на исследовательскую позицию в Пекинскую обсерваторию.

Его новое рабочее место оказалось современным приемником древнего учреждения. В течение тысячелетия интерпретация и предсказание астрофизических явлений было важнейшим элементом императорской харизмы. Китайские астрономы работали в обсерваториях во всему Срединному государству, скрупулёзно изучая небеса и служа двору.

Когда небесный мандат был необходимым условием для правления в Поднебесной, вспышка сверхновой оказывалась зловещим знаком. Жестокая смерть звезды могла препятствовать свержению императора. Обнаружив сверхновую, главный придворный астроном обычно советовал своему императору объявить массовую амнистию — жест великодушия, который должен успокоить бушующие небеса.

В январе 1989 года Фан Личжи опубликовал статью о сверхновой 1987а. Ближайшая вспышка сверхновой в течение веков, свет которой достиг Земли за два года до этого. Вспоминания древнюю традицию “великой амнистии”, Фан Личжи написал письмо Дэн Сяопину, тогда лидеру КНР, призывая его выпустить политических узников. “Как же возможно, что люди, утверждающие, что руководят самым передовым человеческим обществом в мире, могут оказаться менее великодушными, чем императоры тысячу лет назад, которые облагодетельствовали мир, даруя амнистии?” –  напишет Фан Личжи в воспоминаниях об этом письме.

В феврале того же года Фан Личжи выступил с речью об истории научного общества в Пекинском университете. Отмечая, как память о 4 Мая подчеркивает важность национального спасения, а не “науки и демократии”, астрофизик предупредил слушателей об ограниченности патриотизма, “эмоции, всегда зависящей от ее политического употребления”. Как универсальны законы физики, так и “законность прав человека не должны завесить от конкретной культуры”.

К 70-летию Движения 4 Мая официальным лозунгом был “Патриотизм, реформы, предпринимательство, прогресс”. Несмотря на отсутствие в официальной повестке, “науку и демократию” скандировали студенты, вышедшие на улицы столицы. Для многих эта весна была последней, когда все в Китае казалось возможным.

В течение веков китайская интеллектуальная элита подчинялась императорскому двору через образование и трудоустройство. Они изучали одобренные двором тексты, выступали советниками правительства и иногда критиковали его политику, но их несогласие всегда оставалось встроенным в государственную структуру, не оставляя пространства для политического плюрализма. Во времена Движения 4 мая, вспышка надежды на демократическое управление была быстро погашена войной и последующими кампаниями Мао. В 1980-е годы вслед за открытием рынка и либерализацией общества китайские интеллектуалы искали пространство для гражданской позиции за пределами партии-государства и воображали возможные изменения существующего политического строя. Все надежды того десятилетия вмиг схлопнулись 4 июня 1989 года, когда на площадь Тяньаньмэнь выехали танки.

Фан Личжи провел оставшуюся жизнь в изгнании, преподавая астрофизику в Университете Аризоны. Он умер в 2012 году. Как гласит эпитафия на его последнем пристанище в Тусоне (Аризона, США): “Смысл жизни – в бесконечной поиске, в поиске красоты и гармонии в природе, в поиске совершенствованного тела и ума, и в поиске трансцендентности мысли”.

В течение двух тысяч лет выпуск нового календаря был главным ритуалом в Китае. Сложный документ, совместное достижение математики и астрономии, был первым и главным инструментом империи. Перемещение небесных тел определяло будущее, обозначая коронацию нового императора или начало новой династии. Понимание сезонов помогало крестьянам планировать посадку и сбор урожая, но как отмечает политолог Джеймс С. Скотт в своей книге “Seeing like a State”, подобная услуга также способствовала “законности” претензий правителя на территорию и поэтому облегчала контроль.

В современном Китае, как и во всем мире, используется григорианский календарь. Когда правительство выбирает определенную комбинацию цифр и наделяет их значением, универсальный набор дат становится еще одним носителем государственной власти. 1 октября отмечают годовщину образование КНР, 1 июля – создание КПК. 4 мая призывает патриотичную молодежь служить своей родине, 4 июня – день, который не существует.

Когда государство устанавливает свою власть повсеместно и видит в науке свой самый эффективный инструмент, каким образом ученые должны поступать со своей сознательностью? Они могут относится к науке как вкладу в модернизацию страны или просто стремлению расширить понимание природы человеком. Для многих китайских ученых, разочарованных в правительстве и боящихся его кары, профессия остается их главных убежищем, а отказ от назначения на административную должность – молчаливым протестом. Избегание политики уже становится политическим актом.

“Хорошо учи математику, физику и химию, и ничего в этом мире тебе не придется бояться”. Это поговорка, зарифмованная в 12^[1] китайских иероглифов, появилась в 1950-е годы во время ядерной программы и досталась моему поколению в наследство от поколения родителей. Я не могла стать юристом без правления закона, журналистом без свободных СМИ или политиком без демократических выборов. Из всех моих детских мечтаний, наука была единственной сферой деятельности, где мне не надо было бы искать компромисс. Простая элегантность природы дала мне ясность в этом неопределенном мире. И когда наука, наконец, заставила меня пересечь океан, отъезд из моей родной страны также оказался моей формой протеста.

“Ты планируешь возвращаться в Китай?” – мне часто задают этот вопрос.

“Нет, – отвечаю я. Я хочу жить в свободной стране”. Имея опыт избавления от страха и самоцензуры, я отвечаю, что это не придуманная цель, а декларация условия человеческого существования: мне надо есть, дышать и жить свободно.

Сейчас, когда китайское правительство заявляет о своей миссии становления “научной и технологической суперсилы”, в университетах и исследовательских институтах появляется шквал вакансий. Многие китайские ученые за рубежом, принимая приглашение работать в Китае, не считают, что это означает их согласие с правительством Китая или пренебрежение общественной значимостью их работы. Тем не менее, как и древние астрономы, размечая карту неба для императора, работали на государство, так и китайские ученые подчиняют науку государственной повестке дня, а самих себя – политическому контролю. Между жизнью и свободой, между мученичеством и соучастием – какой выбор есть у китайских ученых?

22 апреля 2017 года я впервые приняла участие в публичной демонстрации – в Марше в защиту науки в Вашингтоне. Почти век спустя после того, как китайские интеллектуалы призывали “господина науку”, чтобы вывести страну из темноты, мир столкнулся с крупнейшей политической мобилизацией в научном сообществе.

Чтобы расширить призыв, организаторы назвали мероприятие “внепартийным”. Тем не менее, было очевидно, что марш был против враждебного отношения к научной истине и экспертизе администрации Трампа. У природы нет идеологической окраски, но наука, человеческое стремление, финансируемое главным образом правительством, по своей сути политично. В яростных спорах о миссии и послании, которые предшествовали маршу, ученые (и я в их числе) оказались перед сложной дилеммой: должны ли мы выступать против власти, рискуя своими карьерами, или стремиться сохранить космополитические идеалы науки от негативных последствий политики?

В последние годы я регулярно посещала Капитолийский холм, встречаясь с членами Конгресса и их сотрудниками для обсуждения федеральной поддержки фундаментальных исследований. Каждый раз, когда я оказываюсь в приемной, зная, что человек, чье имя указано на двери, проводит законы, дискриминирующие женщин, иммигрантов, “цветных” — всех тех, кем я являюсь, меня сковывает глубокое чувство беспокойства. Чем я отличаюсь от своих коллег в Китае, от карьерных возможностей которых я так уверенно отказалась? Если я извлекаю польза из несправедливой системы, не способствую ли я своему собственному угнетению?

Я долго боролась с собой, решаясь принимать участие в марше. Что вообще значит “марш в защиту науки”? Что наука – это сила исключительно во благо? Этот слоган из трех слов, в самых возвышенных интерпретациях, можно считать призывом к универсальной истине и нашей общей гуманности; в самой банальной интерпретации его можно считать маршем за финансирование науки.

Когда, в конце концов, я решилась участвовать, то сказала себе, что несмотря на все недостатки и ограничения, публичный протест, как и встреча с Конгрессом, – это право, в котором моя родная страна мне отказала. Просто реализация этого права для меня стала актом освобождения.

Из миллиона участников во всему миру, более 100 000 собрались в субботу утром на Национальной аллее. До этого момента я не могла представить, насколько воодушевляющим может быть выход на улицу с общей целью. На фоне мрачного неба поле из красочных плакатов расцветало бесконечным потоком улыбающихся лиц. Некоторые протестующие были в лабораторных очках и халатах. Кто-то вышел в костюме динозавра, напоминая миру, что эволюция – это не миф. Когда ликующая толпа двинулась от подножия Монумента Вашингтона к Капитолийскому холму, у меня было необъяснимое желание напомнить всем вокруг, что случилось, когда в последний раз люди вышли с протестом в другой столице. “Вы знаете, сколько людей погибло за то, что вы сейчас делаете? Задумываетесь ли вы о стоимости свободы?”

Вместо этого, я прикусила язык и испытала чувство стыда от такой эгоистичной мысли во время коллективного действия. Все утро шел дождь, уничтожая наши плакаты, но не дух. Кто-то из моря зонтов начал скандировать, а мы поддержали:

“На что похожа демократия?
Вот это и есть демократия”.

Для заглавной иллюстрации использовано фото wikipedia.org.

Оригинал статьи на английском здесь

1. 学好数理化，走遍天下都不怕[↩]