Бычий цепень

В Сиане.

Я вошел на кухню, на столе лежала половина огромной рыбы.

По–моему, белуги, уже сваренной.  Я отрезал большим ножом ее часть, от головы. Она казалась вполне хорошей. Откуда здесь взяли белугу, подумал я? Дом у нас двухэтажный, снимаем, может быть из подвала? Я посмотрел в сторону самой головы и замер.  Она вся была полна насекомых, круглых, достаточно больших, болотного цвета, похожих на маленьких крабов, и непрестанно шевелящихся. «Бычий цепень!» — почему–то пронеслось у меня в голове. Плоский, органы чувств отсутствуют,  всё — всё равно, к жертве присасывается намертво, сосёт всем телом,  убивает. Помню даже ролик был в интернете, там снимали эти ленты с пульсирующего сердца — умер человек, сдал. А перед смертью при росте метр-87 весил 35. .Поры закрылись, волосы на руках стали дыбом. По коже пробежал мороз, тут же мгновенно вспомнилась история об Асанге и Майтрейе. Того самого, которого рисовал  Рерих.

Асанга был буддийским святым, жил в IV-м веке. Удалился в горное уединение, сконцентрировав свою медитацию на Будде грядущего, Майтрейе.  В надежде с ним синхронизироваться. И получить учение.

Медитировал много лет, терпел крайние лишения. (Параллельная мысль — мы, сегодняшние так называемые «медитаторы», что стонем? У одного Ваджрасаттва ^[1] с лотоса над головой скользит вперёд, другой не знает, когда человек лежит, у него в сердечной чакре вечная буква «а», из которой всё вышло, лежит или нет…Чуть припрёт — кричим, что вы наш покой потревожили! Мы ведь для вас медитируем! И — женщины и вино, а у кого и гашиш. Нннда… Бедные учителя, искренние, честные, и китайские, и тибетские, им ведь этот груз наших кармических препятствий нести на себе — все наши поступки. Учитель-то после Посвящения с учеником кармически связан — железной цепью…), но не имел даже ни одного благоприятного сна. Он подумал, что никогда не достигнет успеха.  И навсегда покинул свою пещеру в горах.

Он шел и шел и к середине дня набрел на собаку, лежащую у дороги.  Задняя часть тела у неё совершенно сгнила от какой-то страшной  болезни  и была покрыта червями. Отшельник был ошеломлен. Острые, невыносимо-жгучее чувство сострадания тут же пронзило всё его тело. Он подумал: «Если я не сниму с собачьей раны червей, она умрёт! А если сниму, умрут черви.» Покрывшись крупными каплями пота, он достал из котомки ручной работы нож из метеоритной стали и отрезал кусок собственной плоти из бедра.  Потом он  склонился, чтобы снять с тела собаки пожиравших её червей. Но вдруг подумал, что, если он будет  собирать их пальцами, всех подавит. Кровь в это время хлестала из раны, было невозможно сосредоточиться.  Застыв на миг, святой понял, что надо собирать их языком. Он преклонил колени, и, поглядев на жуткую гниющую массу, в молитве закрыл глаза. Наклонился ниже и высунул язык. Следующее, что он заметил: язык касается земли. Открыл глаза, собака исчезла. Вместо нее перед ним был  Майтрейя, в сиянии.

-…почему ты никогда не являлся мне раньше?! — вскричал Асанга.
Будда мягко ответил:

— Я все время был с тобой. Это ты — не видел меня.  Твоя карма не давала тебе меня увидеть. А благодаря твоему искреннему безобъектному состраданию, она  была полностью уничтожена, и ты можешь меня видеть.

Затем Майтрейя — на санкрите имя это означает «Любящая доброта» —  взял Асангу в небесную обитель.  Передал там ему много высших учений, которые вошли в особую линию.

Я побежал на кухню — китайцы на кухне никогда не едят, только готовят — там была жена, с квадратным ножом — такой огромный кухонный тесак — ей ору, рыба полна насекомых, наверное, есть нельзя-то! Даже здесь. Мясо иногда готовят с душком, ничего, но — рыба… Тем более сейчас, в век  Водолея. В век Водолея карма соревает сразу. Моментальный ответ. Отравишься — глотай потом пилюли из боярышника, горного, ешь два месяца кашу по-кантонски, с сухариками. И — забудь о тренировках, пацан. ДАЖЕ НЕ ПОДХОДИ.

Диалог:

Жена (на все реагирует остро, быстро и резко): Ни в коем случае.

Я (подбирая слова, стараясь не гневаться, «одна вспышка злости сжигает лес религиозных заслуг») : Это, что ли, глисты?! Что ли, а? (По-китайски как будет «бычий цепень» — не знаю. Дома медицинского словаря нет. Я сам — доктор. Вылечу кого хошь. Ну, почти.)

Она (эмоционально, порывисто): Точно. Иди скорее на кухню, хоть запомнишь, как выглядит, Гыэ Лан Тхэ!

Гыэ (не люблю пиньинь отца Палладия, хотя самого, конечно, уважаю) Лан Тхэ — это я. У них так тут переводят имя из книги «Дети капитана Гранта». Когда меня так впервые назвали, я, пугая всех в каком-то ресторане кричал громко: «Я не Негоро, я — Себастьян Перейра!!» А потом, картинно, как Шаляпин, обводя собравшихся широким жестом, объяснял:

— Это не Боливия. Это — Ан-го-ла!!

Жаль, никто не въехал. Эх, Азия… блин. Но кричал, не боялся.

А сейчас — боюсь. Он там шевелится бычий цепень, как его мне с рыбы снимать?! Я бы рад, как Мастер, да, боюсь,  кунг фу не на том уровне.  Самадхи.

Долго стоял и думал, чего я боюсь больше.  Ослушаться приказа или вновь увидеть этот муравейник? Если жена добра — а она добра! — почитать её надо наравне с учителем,  холить, лелеять, не слушать — нельзя. Тогда дакини ^[2] поддержат и можно — вдруг! — понять, всё.

Про увеличение своих познаний в китайской медико-биологии не думал . Жену я боялся больше  — пошел. В голове тихо. Ощущение, как в стихе:

Это всё ерунда, абсолютно,
абсолютная всё ерунда.
Спать ложусь в воскресенье как-будто,
просыпаюсь — поздней четверга.
Каракатицей пячусь к окну я,
Не пойму, что ли, осень уже?..
Я с больной головы на больную —
всё валю — на московскую жесть.

Ну, думаю, была не была. Языком так языком! Не в падлу. Это ж рыба, а не сами понимаете, член. Не в падлу, значит — можно, ничего. Если кто узнает, я потом сам всем всё и объясню. Как понимающий понимающим. В электричке Севастополь-Симферополь, уходит в 5.10, приходит в 7.13, ехали в Гурзуф, когда только что откинувшаяся братва играла на наши куртки, мы с товарищем — не сдали. Не включили задний ход. Вернее, они не играли, загадывали загадки. Как в тамбур вошли, пять, ножи достали, двоих сразу раздели, ботинки, штаны. А потом сели на лавочку напротив нас, один старый такой, пахан, смотрят. А мы на них — улыбаемся. А один, в синей кепке с выколотыми на пальцах перстнями, ко мне подошёл и говорит, а хочешь, я тебе, на барахло показал, это всё отдам? Задаром. Я упёртый, говорю — хочу. Он: «Только загадаю загадку. А ты должен отгадать.» Товарищ тоже так задорно на них смотрит. «Воц-тоц-первер-тоц!» — говорит он. Понятно, тюремные дела. Ну давай. А старший их смотрит, пристально: чем закончится?

То , который в кепке, мне говорит — и ещё облокотился так, борзо, я хотел начать биться — «Ты какого года рождения?» Ну что это за игра! Теперь и штаны, и шапочки те чёрные, вязаные, что в тамбуре отобрали, и котлы ^[3]) — наше всё. Токо что с энтим робить? Идти искать тех бедолаг, не ровён час, попадёшь к ментам. И за всё ответишь, даже за то, чего и не совершал. Навесят пару убийств, нет, не пару, одно.  Заодно с этими часами.

Говорю:

— Шестьдесят девятого.

И смеюсь.

Товарищ сразу лезет во внутренний карман, там у него газовый. «Смит-и-Вессон», сделан так, что не отличишь. Но этих синих на понт не возьмёшь, они все смеются.

— А вот и нет, братан! — особенно хохочет загадчик. — Говно-вопрос. А ты проиграл! Как лох. Надо говорить не » шестьдесят девятого», а «тысяча девятьсот шестьдесят девятого»! Понял, братан?! Так что, это! — он корявым пальцем показал на все наши вещи и обувь, — мы берём!!

Заржал и деланно поклонился.  Видно, читал книги на зоне. Старик-лагерник, когда он закончил, одобрительно кивнул. Мол, утверждаю.

Электричка — несётся, видно море — узкая лента — в вагоне тихо. Молчит народ.

Тут мой товарищ вынул газовый из кармана, их всех обвёл и говорит:

— А ху-ху вы не хо-хо?

Тоже улыбается так. И понеслась…

Влетаю на кухню, оба-на! Смотрю, а рыбу уже кто–то положил в мусорное ведро, хитро, по-китайски, партизанским образом — голова аккуратно прилеплена обратно, насекомых нет.  Ни одного, вообще. Как это так? Я ж непьющий.

Долго стоял, тряс головой. Потом, наверное, со  слезами  счастья н глазах вернулся к себе в крепость-кабинет на втором этаже. Как Стивен Кинг. У писателя должна быть только маленькая комнатка в углу дома, из которой виден синий забор и два-три прохожих. И столик обязательно тоже должен быть в углу.

В китайской книге перемен много триграмм, есть хорошие, и не очень. Там, плохие, нейтральные. И только одна абсолютна хороша — «Цянь», то есть — «Скромность». Скромнее надо быть, понял я тогда. И к тебе — потянутся… Люди.

И тогда я понял, что правильно женился, и что  бычий цепень – это совсем другое.

Примечания

1. Божество Ваджраяны, используемое при предварительных практиках раскаяния, при визуализации находится на лотосе над головой практикующего[↩]
2. просветлённые охранительницы тайных буддийских учений, принимающие формные и не-формные женские образы, могут также быть недовольны и чинить препятствия, на хинди правильнее говорить «дакИни»[↩]
3. часы (блат.[↩]