Снаружи и внутри

На фото здание сельсовета деревушки под названием Рай, 天堂 то бишь. Символизм всюду, даже в коммунистическом Китае.

снаружи

…Серый гонконгский дождь буквально проглотил это воскресенье и теперь монотонно переваривал. Влажный воздух заполнил щели и отверстия, пробираясь сквозь оконные рамы и стёкла двухуровневых трамваев. Вода, везде вода. Всего пару недель назад вокруг меня тоже была вода, но совсем не та. Кристально чистая, мощная, дикая. Тогда, повернув голову вправо, можно было увидеть большие белые облака прямо над горами, выстроившиеся причудливой грядой. Словно над насыпями, холмами, сопками и пиками расположились точно такие же, но стилизованные под сахарную вату массивы материи. Здесь, в городе Санья, дождя не было вот уже скоро как четыре месяца. А там, в горах, шёл. Каждый день. Да ещё какой. В местности под названием Учжишань до этого дня мне доводилось бывать всего три раза. И каждая из этих поездок становилась особенной. На этот раз мы отправились покорять вершины вместе с Люцией.

Сложно себе представить, насколько могла быть сильной жажда приключений у двух девушек, отправившихся навстречу солнцу и ливню без какой-либо экипировки, подготовки и мужчин. Вру! Подготовка у нас была: я залила полный бак бензина, а Люция приготовила пакет для упаковывания в него техники и моего паспорта на самый крайний случай. Даже шлемы мы, дурёхи, не взяли. За всё лето у меня сильно выцвели волосы, выгорели. И хорошо, сейчас я сижу в аэропорту Гонконга, смотрю, как мутные потоки дождевой воды бесшумно скользят по черному асфальту вниз, и вижу в толстенном стекле своё отражение, солнечное, желтоволосое, чистое.

Тогда, задорно начав путь из Хайкоу в Даньчжоу, прибыв к первому пункту, а именно к даньчжоускому KFC, мы с удивлением обнаружили, что с 8:30 до 11:30 успели недурно обгореть. Но было всё нипочём. Это же настоящий Китай, где помимо грязных чифанек и чернозубых игроков в маджонг существуют прекрасные виды, впечатляющие, словно развороты из книжки про храбрых всадников и принцесс, тихие, нетронутые прогрессом и цивилизацией места, где бабули плетут косы, дедушки – корзины, а все вместе – ткань судьбы человечества.

Лишь один момент на всём пути смутил меня. Это был небольшой едва приметный съезд с окружной трассы, заставленный заградительными сооружениями, на дорогу, проходящую прямо по центру гор Учжишань, всего 40 км. В самом центре этой трассы планировался пункт для спуска по горной реке на лодке, безопасный и минимально экстремальный, как все аттракционы в Китае. На въезде сидел мужчина в красной каске. Неодобрительно хмыкнув, он поведал, что на эту дорогу машинами заезжать не положено, но на мотоцикле он нас пропустит. Я с недоверием посмотрела на покрытие: в асфальте тут и там зияли дыры, для маскировки и пущего экстрима кокетливо присыпанные песком на крутых подъёмах и поворотах.

Что ж, никто не обещал, что будет легко, поэтому, поправив рюкзаки, мы отправились на штурм этой чудо-трассы. Говорят, что чувство жалости к кому бы то ни было – это высшая форма эгоизма и гордыни. Поэтому жалость к себе я успешно подавляла с каждым новым витком дороги, с каждой новой ямой и выбоиной. Руки крепко держались за руль, костяшки побелели от напряжения, спину уже не сводило, потому что стало всё равно. В такой ситуации ты становишься не центром мироздания с привычками, личностью, эгом и лицом, а инструментом природы, набором молекул, который, обезумев, не желает вписываться в умиротворяющую гармонию, а скачет неведомо куда, подпрыгивая на кочках и тормозя на поворотах. Говорят также, что аварийность в разы уменьшается, если водитель везёт пассажира. Спасибо, Люция, наверное только из-за тебя мы ни разу не упали на неровной, разухабистой, песчаной дороге. Виды были шикарные, если не сказать эпические. Густые тучи собирались там, где только что было стадо мелких белых облаков. Мы громко кричали от восторга. Горы Учжишань пульсировали своей собственной жизнью, а мы стали свидетелями сего превращения. Так было сотни миллионов жизней назад, и так будет ещё очень длительное время после нас.

Постепенно стал накрапывать дождик, мелочь какая. И вот через пару минут туча настигла нас, и вода хлынула как из ведра. Резко стемнело. Дальше качество дороги можно описать только матом, поэтому эту часть мы пропустим. Но важно отметить, что именно на этом отрезке пути Люция поняла значение и боль слова «печалище», слетевшего с моих уст, когда я перестала видеть впереди что-либо кроме собственного руля. Дорогу измеряла по уровню воды на ногах: если по колено, то значит надо искать более ровное и высокое место…

Выехав на мало-мальски освещенный пятачок, мы решили остановиться у магазина. Это был единственный освещенный дом в округе, хозяева уже собирались было спать, но вежливо разрешили нам переждать сильный ливень под крышей. Мы выпили коньяка-Хаймы и, конечно, расфантазировались. Мокрые с головы до ног, холодные и голодные, мы с Люцией постелили себе куски картонного ящика на сиденья желтых пластиковых стульев, на ящиках расставили стаканчики и бутылочки. Планировали устроить бал. Ну, или костюмированную вечеринку. В нашем полупровинциальном городке сложно с этим, иностранцы на подобное не ведутся. Но в собственном воображении мы уже были красавицами, которые в шикарных вечерних платьях открывают двери гостям и наигранно удивляются «Ах, подумать только! Вы тоже смогли придти!» Сделав паузу и поправив намокшие и грязные от летящего песка и земли обвисшие рукава кофт, мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Абсурдность фантазий зашкаливала.

Путь в ближайший городок проходил через туманные склоны без какого-либо освещения, но зато с более или менее ровным асфальтом. Люция пела мне песни, не давая уснуть, а я пыталась увидеть хоть что-то через постоянно запотевающие от густого тумана стёкла очков. Без них мелкие капли больно били в глаза. «Хайкоу?! Вы что, едете в Хайкоу?!» – недоумевал мужчина прораб. Его подопечные самозабвенно ковыряли дорогу где-то под Учжичжоу в 300 км от нашего пункта назначения, когда уже сильно стемнело, а дождь буквально следовал по пятам. В душной предгрозовой темноте можно было рассмотреть как сильно увеличились и округлились его глаза. Мы заночевали в каком-то мотеле, предварительно разложив промокшие насквозь вещи на столе для маджонга.

Мы засыпали. Засыпали в какой-то неведомой одноместной, плохо проветриваемой комнатке чуть южнее горного хребта, из хитрых ловушек которого только что сумели вырваться. Практически посередине большого тёмного, ночного острова, не такого уж большого, если говорить обо всём Китае, кстати, к тому времени уже тоже ночном, потухшем, засыпающем, разве что кроме тонких золотистых линий по восточному побережью, если смотреть с орбиты. Что я здесь делаю? В чём смысл? Наверное, осознать ещё большую свободу, ту самую, что находится за гранью перечня твоих возможностей, ещё острее прочувствовать, насколько разнообразна жизнь, и как много ты можешь сделать, если вдруг способен вернуться обратно…

внутри

…Среди моих хороших знакомых и друзей крайне мало тех, кто бывал в тюрьме или в изоляторе. Среди тех, чьим творчеством я восхищаюсь – уже больше. Среди знакомых в Китае – шесть человек. Тюрьма, изолятор, полиция – это такие параллельные реальности, которые не особенно хочется посещать. Но иногда приходится, например, переводчикам.

– Ну, а что, надо если – посижу. – Бодро начал свой рассказ собеседник. Он находился в ИВС города Хайкоу уже четвертые сутки, откуда его периодически возили на допросы в районное отделение, куда меня звали помочь с переводом. На сегодняшний день прошло уже почти три месяца. Иногда допросы проходили прямо в ИВС, за двойными решетками и тоннами колючей проволоки. Надо сказать, за время пребывания в «местах» он стал выглядеть заметно здоровее, чем когда был только-только пойман полицией за… да какая разница?

– Российская армия хуже китайской тюрьмы. Это я могу сказать точно. Я служил в крупном городе в начале двухтысячных, и дома, в смысле в России, нас постоянно били, унижали. Тут хотя бы не бьют. И время дают поесть хоть маленько, в армии совсем не позволяли. Ха-ха! Но ведут себя как обезьянки, конечно, прыгают по камере, письками меряются. У нас такого бреда не было. В камере нас около двадцати человек. Шириной метра четыре, и длинная очень. Так вот во всю длину на стене широкая деревянная перекладина, там и спим. Сбоку туалет и душ. Ну, как душ, скорее просто шланг из стены. В стенах есть две большие квадратные дырки с решетками, но очень душно, потому что они сделаны наверху и ветер гуляет только там, а до нас не достаёт. Сделали бы хоть пониже. Жара же, Хайнань.

Он сидел в комнате для допросов и активно «сотрудничал со следствием». Больше ничего не оставалось, иностранец, нарушивший закон будет, скорее всего, депортирован. Так проще.

– Китайцы в камере сами всё моют, убирают как положено, меня не трогают. Я же ничего не понимаю. Но я их русскому обучаю, да, время не теряю. Вот и следователь мой тоже уже кое-что понимает, и курить мне даёт, хороший мужик. Периодически приходят новенькие, и старшие им задают вопросы без языка, жестами, да можно вообще ничего не говорить, они же чувствуют. И я также. Вот заходит в камеру новенький, к нему сразу подходят, главный вперёд, и если тот боится или врёт, то это сразу понимают. Можно просто молчать, а они уже поймут. Не выучу я тут китайский, нет.

За три года в Китае он выучил только «нихао» и «пидзиу». Удивительно, что при таком небогатом словарном запасе успел обзавестись китайскими друзьями, которые, однако же, так и не появились в участке или изоляторе. Да чего скромничать, после того, как его забрали в полицию буквально из дома, никто из «друзей» также не удосужился поинтересоваться, что произошло с иностранным товарищем.

– У меня там уже, слава Богу, и друзья появились. Есть один парень, очень хорошо меня понимает, помогает мне, все объясняет. Я в первый день вообще ничего не понимал, а потом уже освоился. Другу показал, где что болит, он медсестре объяснил на китайском, и мне стали лекарства давать. Прям в камере просто к окошечку подходят, сыпят мне таблетки и говорят, мол, ешь при нас. Ещё мы с ним вещи делим, когда деньги заканчиваются. В месяц выходит юаней на 500. То у него есть деньги, то у меня. Ну, и главный у нас справедливый, толковый. Я один там иностранец, зовут меня «Элосы». Нормально. В нашей камере очень много тех, кто попался со «льдом» (прим. метамфетамин). Рассказывают же, что у кого было, кто что сделал, у кого какая девочка была. Это все и без переводчика ясно, тем более показывают буквально в лицах. А вот в камере напротив походу вообще все из Триады, татуированные жуть. Есть один, так он с мачете для рубки кокосов на толпу людей напал. Просто так. Не хотелось бы с ним сидеть, странный он какой-то, резкий. Ну, они говорят, что Путин тоже резкий.

Но в течение всего допроса – никакой политики. Табачный дым и бесконечно повторяющиеся вопросы окончательно сдвинули границы времени. Мне казалось, что прошла вечность. Когда, наконец, текст допроса был распечатан, меня попросили его перевести и проверить ещё раз. Услышав странные выкрики от заключённого и следователя хором, я вырвала внимание из вязкой жижи китайских иероглифов и подняла голову. Сюрреалистическое «Москау, Москау!» из Модерн Токин полицейского и задержанного в обнимку и двенадцать часов в душном накуренном помещении сделали своё дело – всё это стало казаться абсолютно нормальным и даже правильным… Сходят ли переводчики с ума от предъявляемых им ситуаций? Могут ли не принимать бред за реальность? И что такое бред, как не отредактированная и стилистически гораздо более выдержанная реальность?..